Семейный совет

e-mail: kotlarskiy@gmail.com

Тел. +7(916)680-62-61

+7(495)631-01-28

 

Ю. КОТЛЯРСКИЙ

Трагикомедия в двух действиях

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 

 

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ ЕВЛАДОВ, 51 год

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА, его жена, 48 лет

СЕРГЕЙ, младший сын Евладовых, 19 лет

АНДРЕЙ, старший сын Евладовых, 27 лет

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА, сестра Виктора Васильевича, 54 года

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ, брат Елены Михайловны, 55 лет

ЛЮСЕНЬКА, жена Егора Михайловича, 32 года

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Гостиная в квартире ЕВЛАДОВЫХ. В средней части задника дверь, ведущая в прихожую, на кухню и в другие комнаты. По правую сторону от двери кожаный диван и пара стульев, тумбочка с телевизором и  телефоном, по левую — неширокий сервант, за стеклянными дверцами которого поблескивает пара хрустальных ваз в окружении рюмок и бокалов, круглый стол и ещё  несколько стульев вокруг. По левую сторону от двери на стене тикают настенные часы, по правую сторону — картина неизвестного художника, скорее всего приобретённая на уличном вернисаже. Скромность обстановки свидетельствует о том, что здесь проживают люди если и не бедные, то весьма среднего достатка. Короче, интеллигенция постперестроечного периода.

На сцене Елена Михайловна и Виктор Васильевич.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (смотрит на часы). О, семь часов. Вот-вот появятся гости. (Поёживается.) Какой-то странный озноб.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. По-моему, ты просто нервничаешь.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Разумеется, я не каменный. Мне бы твоё спокойствие.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Просто я контролирую свои эмоции. А ты, если будешь нервничать и суетиться, рискуешь больше навредить, чем помочь делу.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Что — нервы! Я вообще начинаю сомневаться в разумности нашей с тобой затеи.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. По-моему, тебе, а не мне пришла в голову идея созвать семейный совет. Ты так загорелся ею.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, загорелся. А теперь вот остыл.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не впадай в крайности. Нам следует испробовать все возможности.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты уверена?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Хорошо, давай снова взвесим все за и против. Ещё не поздно переиграть.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Какое! С минуты на минуту появятся гости.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Извинимся и предложим выпить по чаше кофе. Скажем, что передумали.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет уж, пусть будет что будет. Может, и удастся втемяшить в его дурацкую голову светлые мысли. (Вздыхает.) Да, задал нам младший сынок задачку! (Кивает на стену слева.) Как он там, кстати?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. (приоткрывает дверь в прихожую, оттуда доносятся приглушённые звуки хитовой мелодии). Слышишь?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Каждый день музыка. Одуреть можно. Он хоть чем-нибудь ещё занимается?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ест, спит, играет на компьютере в войнушки  и бегает на свидания. Если это можно назвать занятием.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. На свидания? Интересно, на какие шиши? Лично я ему ни копья не даю.

 

Елена Михайловна мнётся.

 

А-а, значит — ты! Всё-таки даёшь ему деньги. Хочешь выглядеть добренькой!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (примирительно). Сейчас не время считаться. Давай лучше подумаем…

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (перебивает жену). Кстати, он уже в курсе?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Нет, конечно. Ты же сам просил не сообщать ему до последней минуты.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Иначе бы удрал, стервец, и оставил всех с носом.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Виктор, прошу тебя выбирать выражения. У Сергея тоже достаточно возбудимая натура.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну-ну, не сердись, я действительно должен быть сдержаннее.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Обещай мне.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Обещаю, обещаю. Жаль, что не будет Антонины. Не вовремя она уехала в Штаты. Итак, кто же будет: ты, я, Галина и Андрей. Четверо.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (потупившись). Шестеро. Я пригласила ещё двоих: Егора с женой.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (возмущённо). Брата, да ещё и с женой? Решила превратить серьёзное дело в цирк на конной тяге? Поздравляю! Ничего лучше не придумала. Ну-ну, давай! А мы посмеёмся. А потом и поплачем.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Напрасно иронизируешь. Егор, конечно, не Соломон, однако и он в своём роде мудрый человек и может оказать положительное влияние на Сергея.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Он-то — положительное влияние?! Ха-ха!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не возмущайся! (Мнется.) Просто мне показалось неприличным пригласить Галину с Андреем и не пригласить Егора.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ах, вот оно что! Уязвленное самолюбие! Ну как же: моя сестра придёт, а её братец нет! Не стерпела душенька!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Да, если угодно. Судьба Сергея – наше общее дело.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Не общее, голубушка, не общее, а только тех, кто в состоянии оказать на него безусловно положительное влияние.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (становясь в позу). Это почему же твоя сестра может оказать положительное влияние, а мой Егор нет?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну, знаешь, тебе это должно быть известно лучше, чем мне. У Галины, разумеется, есть недостатки, как у всякого человека, но у неё колоссальный педагогический опыт. Она – без малого тридцать лет методист городского департамента образования, а что такое твой Егор, даже трудно определить: недоучившийся студент, непризнанный гений, неудачливый карточный шулер и удачливый начальник мусорной свалки.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Согласна, я бы тоже предпочла, чтобы он был начальником Чукотки. Ну не повезло человеку, не стал. Что ж теперь — стреляться? Не всем же быть начальниками Чукотки! Кому-то  надо и свалкой руководить. Чукотка у нас одна, а свалок – вон сколько.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Это факт. Свалок у нас в стране – завались. Велика Россия, а наступить некуда. Скоро вся страна превратится в одну огромную свалку бытовых и производственных отходов. (Примирительно.) Ну ладно бы пригласила его одного. А эту дурочку Люсеньку-то зачем? От неё-то какой прок?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. О господи! Человек недавно женился. Женщина она молодая, красивая. Не держать же ему её взаперти!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. И откуда только такая мода пошла: жениться на молодых? Только и слышишь: то увядающий режиссёр женился на девочке, то какой-нибудь бизнесмен  в преклонных летах…

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Известно откуда: от бешеных миллионов. Статусность свою таким образом повышают.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Тьфу, пропасть!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Плюйся сколько угодно. Но факт остается фактом. Вот и Егор… Он хоть и не режиссёр, но денег у него, как тебе известно, тоже навалом. Стало быть, может себе позволить жениться хоть на студентке. А у кого нет миллионов…

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты на что намекаешь?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (не слышит.) Хотя с другой стороны, не такая  она и юная – тридцать два года.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (с деланным юмором). Зато ему пятьдесят пять. Действительно, всего-то и разницы, что двадцать три года.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Бывает и больше. Кстати, а ты заметил, что при всём при том они любят друга?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну, что она в нём любит, догадаться несложно. Одним словом, смотри, Елена, если они испортят нам семейный совет…

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не испортят. Витенька, я знаю Егора, он своеобразный человек и жертва собственных слабостей, но в нужный момент он умеет повести себя так, как требуют обстоятельства. А Люсенька хоть и не блещет умом, зато смотрит Егору в рот.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Наверное, потому, что у него сплошные импланты. Шутка. Одним словом, целиком на твою ответственность. У меня и без того голова кругом. А теперь пора обрадовать нашего оболтуса приятным известием.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (укоризненно). Мы же договорились.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Извини, сорвалось по привычке. (Открывает дверь, громко кричит.) Сергей! (После короткой паузы.) Не слышит или притворяется? (Снова кричит.) Сергей!

 

Отходит в сторону, пропуская Сергея — невысокого худощавого паренька в джинсовых брюках и куртке. На ногах – домашние тапочки, на голове наушники, от которых тянется провод к  DVD-плейеру в кармане джинсовых брюк. Тело вибрирует в такт музыке, которую он слушает через наушники.

 

Явился,  батька Махно!

СЕРГЕЙ. Папа, тише. Это же «Ногу свело»!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Кому свело?

СЕРГЕЙ. Это рок-группа такая — «Ногу свело».

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А мне скулы свело! Немедленно выключи свою шарманку, если не хочешь, чтобы она загремела в окно!

СЕРГЕЙ (снимает наушники и вешает их на шею). Интересно, где тебя учили культуре: в школе? Или это домашнее воспитание?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты как разговариваешь с отцом? (Жене.) И ты ещё хочешь, чтобы я сохранял спокойствие?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (перехватывая инициативу). Сережа, выслушай, пожалуйста, нас внимательно! Тебе уже девятнадцать лет. Ты взрослый и зрелый молодой человек.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ага, достаточно зрелый, чтобы целоваться с девицами, и совсем зеленый, когда встаёт вопрос о том, что надо учиться или работать.

СЕРГЕЙ. А тебе завидно, да?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Это ты при матери говоришь?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Остановитесь оба. И ты, Виктор, в первую очередь. Так вот, Сергей, после твоего отказа поступать в университет…

СЕРГЕЙ. А какой смысл? С такими оценками в МГУ не берут.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А другой вуз тебя никак не устраивает?

СЕРГЕЙ. Меня никакой не устраивает.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (к жене). Нет, ты слышишь? Воспитали на свою голову.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Серёженька, дорогой, но ведь так нельзя. Мы как родители  сделали всё для того, чтобы ты сдал ЕГЭ на хорошо и отлично.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. С тобой возился целый штат репетиторов. И каких репетиторов! Которые, кажется, из обезьяны способны сделать отличника. Они натаскивали тебя, как легавую для охоты. И вот результат! Тройки, четвёрки… Одна пятёрка – и та по физкультуре. А сколько денег ухлопали – целое состояние! И всё впустую. Только олух царя небесного мог после этого получить столь средние баллы.

СЕРГЕЙ. Значит, я олух  царя небесного.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты хуже!

СЕРГЕЙ. Какая разница.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет, от него всё как от стенки горох.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ну, может, он всё-таки одумается.  В конце концов, есть такие вузы, куда принимают и со средними баллами…

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Перестань, наконец, сюсюкать! Неужели ты не понимаешь, что он вообще не хочет учиться.

СЕРГЕЙ. А с олуха взятки гладки.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Олух и есть.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Виктор, прошу тебя, перестань кипятиться! А ты, Сергей, не смей раздражать папу!

СЕРГЕЙ. А чего он…

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет, я тебя насквозь вижу: ты бы рад прикинуться дурачком. Напрасно надеешься. Слава богу, в нашей семье никто слабоумием не страдает: твой старший брат заканчивает аспирантуру, сестра – студентка, честно заработала грант и на целый год уехала по обмену в Америку, родители – тоже с высшим образованием. Лишь ты один у нас, как турецкий султан…

 

Сергей равнодушно пожимает плечами.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (мужу). Ты кончил? В таком случае позволь мне. (Сергею.) Серёжа, дорогой, не испытывай, пожалуйста, наше долготерпение. Так вечно продолжаться не может. Любой нормальный человек должен или работать или учиться.  Но вообще ничего не делать…

СЕРГЕЙ. Почему ничего? Я слушаю музыку.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты не устал от подобного времяпрепровождения?

СЕРГЕЙ. Нормально.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. А по-моему, так совсем ненормально. Скажи нам, чего ты добиваешься?

СЕРГЕЙ. Свободы.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Какой ещё свободы?

СЕРГЕЙ. Абсолютной.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ха-ха! Полюбуйтесь на этого Чайлд-Гарольда! Абсолютной свободы ему захотелось! Нет, дорогой, тебе не свобода нужна, тебе с родительской шеи слезать не хочется.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Сергей, прошу, прекрати это глупое сопротивление. У нас тоже не безграничный запас терпения. Ты знаешь, через три недели у твоих родителей большой праздник: тридцатилетие со дня свадьбы. Надеюсь, ты не огорчишь нас и не испортишь торжество своим поведением. Ну почему бы тебе не поработать несколько месяцев, а на будущий год попробовать поступить в какой-нибудь университет, пусть даже на платное отделение? Как в старые добрые времена.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я разговаривал с Михаилом Петровичем, он готов взять тебя к себе в лабораторию в качестве технического помощника. Поработаешь у него до лета, а там посмотрим.

СЕРГЕЙ. И смотреть нечего!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет, есть чего!

СЕРГЕЙ. Нет, нечего! Лучше уж слушать музыку, чем горбатиться в какой-то лаборатории за копейки!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (жене.) Вот оно – современное поколение! Во всём мире люди готовы день и ночь пахать за краюху хлеба, а ему, видите ли, хочется слушать музыку! Духовно обогащаться! А звери родители не дают заниматься любимым делом. Ну что ж, будет тебе сегодня музыка! Ты у нас сегодня споёшь и спляшешь.

СЕРГЕЙ. Отберёте плеер? Или жрать не дадите?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Нет, мой мальчик. Дело в том, что мы решили собрать семейный совет. Если ты не желаешь прислушаться к родителям, то, возможно, прислушаешься к мнению родственников. Будут только свои: Андрей, твой старший брат, тетя Галя, дядя Жора и тётя Люся.

СЕРГЕЙ. Люська, что ли?

 

Виктор Васильевич крякает.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не смей её так называть. Она хотя и не старая, но она жена дяди Егора и, следовательно, твоя тётя.

СЕРГЕЙ. Тётя Мотя.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Да, мы пригласили родных, чтобы  вместе обсудить твоё будущее.

СЕРГЕЙ  (взвивается). А, вот вы чего надумали! Решили всей кодлой на меня навалиться?!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Сережа, что за выражения? Как можно называть близких тебе людей «кодлой»?! Постыдись! Мы лишь решили созвать…

СЕРГЕЙ. Да созывайте, созывайте! Хоть всех соседей по дому! Нашли чем пугать!  Счастливо оставаться!

 

Направляется к выходу.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты куда?

СЕРГЕЙ. Не ваше дело. У вас своя компания, а у меня своя.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (загораживает дорогу). Никуда ты из дома не уйдешь.

СЕРГЕЙ. Пусти!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А если уйдешь…

СЕРГЕЙ. Уйду.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. То можешь не возвращаться.

СЕРГЕЙ. Пусти, говорят!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (жене). У него есть деньги?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Нет, сегодня я ему ничего не давала.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (отступает в сторону). Тогда иди. Иди, иди! Скатертью дорога! Но запомни: обратно в дом ты войдешь только в сопровождении полиции.

СЕРГЕЙ (после короткого замешательства). За горло берёте? Ладно, так уж и быть, останусь! Даже интересно будет послушать. Гости придут — позовёте.

 

Направляется к выходу. Нарочито громко и демонстративно начинает петь, искажая слова из известной песни А. Розенбаума

 

«Только пицца казаку во степи подмога, только пицца казаку во степи еда.»

 

Уходит.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Не ребёнок, а моровое поветрие.

 

Звонок в прихожей.

 

О, народ потянулся! Ну, начинается! Господи, спаси и помилуй! Когда не хватает собственных сил, одна надежда на твою милость.

 

Выходит.

 

Елена Михайловна суетливо поправляет причёску, платье, смотрит то на дверь, то в зеркало, явно волнуясь.

Виктор Васильевич возвращается в сопровождении Егора Михайловича и Люсеньки.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Здравствуй, Егорушка!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Здравствуй, сестричка! (Целуются.)

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Здравствуй, Люсенька!

ЛЮСЕНЬКА. Здравствуйте, Елена Михайловна! (Целуются.)

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Да чего ж ты мне всё на вы да на вы. Не чужие ведь. Как-никак родственники.

ЛЮСЕНЬКА. Да всё стесняюсь, Елена Михайловна. Вам вон сколько лет.

 

Присутствующие по-разному, но явно с замешательством  реагируют на бестактность Люсеньки.

 

А что? Я что-нибудь сказала не так?

 

Здесь и далее: присутствующие постоянно будут реагировать на словесные бестактности, которые будет допускать Люсенька по ходу пьесы. А допускает она их часто, повторяя при этом свою коронную фразу: «А что, я что-нибудь сказала не так?»  Такой уж у неё склад ума. Кто-то смущенно кашлянет, кто-то  хмыкнет, кто-то издаст короткий смешок. Но эта реакция может смутить кого угодно, только не автора «перлов».

 

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Нет-нет, всё так, солнце моих очей. (Смотрит на часы.) Ровно семь. Точность – вежливость королей мусорных свалок.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Шуточки у тебя.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Чем богаты. Мы первые?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Как видишь.

ЛЮСЕНЬКА. Я тебе говорила, не торопись. Мы почему-то всегда приходим первыми. А другие опаздывают. (В ответ на реакцию присутствующих.) А что, я что-нибудь опять сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Так, лапочка, так, розмарин моих щек! (Хозяевам.) Ну и где он – этот несчастный плод счастливой любви? Я ему живо мозги вправлю.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Егор, я тебя убедительно прошу оставить при себе этот юмор. Возможно, он уместен у тебя на работе, но только не здесь и не сейчас. Пойми, Виктор и я очень переживаем происходящее. Семейный совет — крайняя мера, и если мы решились на него, то исключительно под давлением обстоятельств. Если Сергей не желает слушать родителей, возможно, он прислушается к советам родственников.

ЛЮСЕНЬКА. Обязательно прислушается. Когда меня мама в детстве пилила, то приговаривала, что я чужого дурака слушаю больше, чем умных родителей. (В ответ на  реакцию присутствующих.) А что, я что-нибудь сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Так, душенька, так, инжир моего сердца!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Одним словом, Егор, помни, о чем мы с тобой говорили по телефону: твоя задача – внести свою лепту в процесс положительного воздействия на Сергея. Для нас это очень важно.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну-ну,  тебе не о чем беспокоиться, я ж понимаю.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Смотри, Егор!

ЛЮСЕНЬКА. Мы постараемся.

 

Тройной звонок в прихожей.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Это Галина. Она всегда даёт три звонка. Пойду встречать.

 

Выходит.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (брату). Ты должен понять, как важен для нас сегодняшний разговор. У Виктора слабое сердце, и если нам не удастся переубедить Сергея, может произойти катастрофа.

 

Из прихожей доносится дребезжащий женский смех.

 

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вот и божья коровка явилась — не запылилась!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Пожалуйста, не называй Галину божьей коровкой. В душе она добрый, отзывчивый человек. Не понимаю, почему тебе так и хочется сказать ей какую-нибудь колкость?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Да потому что ей давно пора образумиться и понять, в каком веке мы живём. Мир перевернулся, а она, как зомби, продолжает жить своим незабвенным совковым прошлым. Ах, Сухомлинский! Ах, Песталоцци! Ах, переходный возраст! Ах, проблемы современного воспитания! Ах! Ах! Ах! Тьфу, обрыдло!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не надо преувеличивать.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Это я-то преувеличиваю? Скорее, преуменьшаю. Вот увидишь, сейчас войдёт и сразу заохает по поводу недостатков современного воспитания. Кстати, она меня тоже не очень-то привечает.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Естественно. Как ты к ней, так и она к тебе. В конце концов, каждый человек имеет право на собственную точку зрения. У Галины богатый педагогический опыт, и она знает, что говорит.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Всё равно не приемлю.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Во всяком случае, пообещай мне, что будешь держать себя с ней корректно.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (целует сестру в щёку). Обещаю. Ради тебя, сестричка.

 

Появляются Галина Васильевна, Виктор Васильевич и Андрей.

 

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А мы встретились с Андрюшей возле подъезда. (Доброжелательно.) Здравствуй, Леночка! (Сдержанно.) Здравствуйте, Егор Михайлович! И вы тут?

 

Егор Михайлович иронично разводит руками, как бы желая сказать: «А куда же мне деваться»?

 

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (мимоходом). Здравствуй, Люсенька! (Виктору Васильевичу, как бы продолжая начатый в прихожей разговор.) Да, ты совершенно прав. Ах, этот переходный возраст! Ах, эти проблемы современного воспитания!

АНДРЕЙ. Здравствуй, мама! (Остальным.) Общий привет!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (Андрею). Как дела?

АНДРЕЙ. Потихоньку.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Как наша маленькая Верушка? Растёт?

АНДРЕЙ. За три дня прибавила четыреста граммов.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ай да внученька! Ай да молодец!

ЛЮСЕНЬКА. Я тоже хочу маленького.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не завидуй чужому счастью. Зависть портит цвет лица.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А где же виновник, так сказать, торжества?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Валяется в своей комнате на тахте и слушает музыку. Этим и ограничивается круг его интересов.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Своя комната… А мы в его годы, нет, пожалуй немного раньше,  ещё жили всей семьёй в коммуналке.  Помнишь, Витенька?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Может, оно и к лучшему. Чем дольше живу, тем  больше утверждаюсь во мнении, что блага цивилизации только портят детей.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Зачем же так мрачно?  Всё образуется. Серёжа, конечно, сложный ребенок, но не безнадёжный. Я в этом совершенно уверена.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Блажен, кто верует. (Сестре.)  Ты меня знаешь: я не любитель по малому дыму  пожарную тревогу трубить. Но то, что происходит с Сергеем, – это уже не дым, а настоящий пожар.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. В конце концов, ты можешь мне объяснить, чего он хочет?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Сущую ерунду: не работать, не учиться, при этом быть богатым и здоровым и наслаждаться жизнью во всех её ипостасях.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Губа не дура. Ну, ничего, я ему живо вправлю мозги.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (предостерегающе). Егор, Егор!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, эта современная молодёжная культура! Представьте себе: восьмиклассницы сегодня являются в школу в таких коротеньких юбках, что смотреть неудобно.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Куда смотреть?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Туда и смотреть.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (ядовито). А вы туда не смотрите! Смотреть надо под черепную коробку!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Фу, как грубо!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Да уж как есть!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Простите, Егор Михайлович, но школа это вам не Тверская в ночное время. Если бы ещё дело ограничивалось короткими юбками. А знаете ли вы, о чём они мечтают? Каждая третья призналась в анонимной анкете, что при определённых условиях не против стать проституткой.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Это при каких таких условиях?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. (уклончиво-ядовито). При определённых…

ЛЮСЕНЬКА. Наверное, чтобы полиция не мешала. Лет двенадцать назад, когда я работала на железной дороге, мне столько раз предлагали…

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. И что?

ЛЮСЕНЬКА. Да так, обошлось. Кстати, это очень приличный заработок. И не такой уж тяжёлый. (В ответ на реакцию присутствующих.) А что, я что-нибудь сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (хохочет). Так, так, рахат-лукум моей души!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Люсенька, я тебя очень прошу ничего подобного в присутствии Сергея не повторять.

ЛЮСЕНЬКА. Так он же мужчина!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Я имею в виду мысли, а не гендерные различия.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вернёмся к нашим баранам. Вернее, к барану.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Витя, я же тебя просила. Ты слишком подвержен эмоциям. При твоем сердце…

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Представляете, я подобрал ему семь превосходных мест – и ни одно его, видите ли, не устраивает! Мы с Леной в полной растерянности.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Могу дать добрый совет: взять большую дубину и всыпать горячих по полной программе. Да не миндальничать – накостылять от души. А не поможет по первому разу – всыпать повторно. На третий, как правило, помогает. А будете носиться с ним, как дурачок с фантиком, он ещё не такие фортели выкинет.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Никто с ним не носится. Но он не желает слушать.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Дубиной, дубиной надо!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Лупить ребёнка — варварство, дикость! Ваш метод давно осужден историей. Почитайте «Очерки бурсы».

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А я глупостей не читаю. У вас все детки – конфетки. Ну, гладьте, гладьте! Одни вон уже догладились.

АНДРЕЙ. Вообще-то я согласен с дядей Егором. Не мешало бы проучить его разочек ремнём.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. И ты туда же! В этом доме никогда не секли детей. И тебя, между прочим, тоже.

АНДРЕЙ. И напрасно. Дядя Егор дает вам дельный совет.

ЛЮСЕНЬКА. А что? Меня мамка тоже в детстве порола. Зато сейчас попка вон какая упругая.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вот уж не ожидала! Неужели и ты, Андрюша, согласен с этим варварским методом?

АНДРЕЙ. Но если он не понимает русского языка.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ах, если бы так просто решались сложные человеческие коллизии! Нет, дорогой сынок, поркой мы ничего не решим, а только усугубим проблему. У мальчика сложились ложные представления об истинных ценностях. Он хочет жить как мажор, как сын какого-нибудь миллионера.  Но мы, к сожалению, к таковым не относимся. И наша задача – убедить его в том, что деньги в этой жизни – далеко не самое главное.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Это как посмотреть. Вот в той жизни (указывает пальцем вверх) они действительно не нужны. Там – коммунизм  и все блага к твоим услугам. Абсолютно бесплатно.

ЛЮСЕНЬКА. А с деньгами и на земле коммунизм.

АНДРЕЙ. И всё-таки со мной вы так не возились.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты родился в другое время.

АНДРЕЙ. Восемь лет – невелика разница.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Надо учитывать ещё и характер.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. И потом, разве мы не учили его всему тому, чему учили тебя?

АНДРЕЙ. Значит, не в коня корм.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не в словах дело. Сухомлинский писал, что мы воспитываем своих детей не столько тем, что мы им говорим и чему поучаем, сколько тем, какие мы люди, какие у нас мысли, чувства, желания, что для нас является добром и злом. Иными словами, своим примером.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Чем же его родители не пример? Мы всю жизнь уважали и любили друг друга. Не воровали, не обманывали других, трудились, как проклятые, чтобы в доме не переводился достаток.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Нашли чем хвалиться.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не ёрничай. Наконец, у нас не один, а трое детей.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Двое — умных, а третий – дурак? Так мы же в России! А в России — это почти что норма. Вот потому у нас и рожают, как правило, одного или двух. На месте Думы я бы вообще принял закон, чтобы родители после второго рожали сразу четвертого. Третий не в счёт. Чего дураков плодить.

АНДРЕЙ. Ладно, давайте начинать. У меня не так много времени.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да-да, пора. Рассаживайтесь, пожалуйста.

 

Гости занимают места по периметру сцены.

 

Один стул поставим посередине: для нашего героя. Так, хорошо. Теперь можно и приглашать.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Я схожу за ним.

 

Выходит.

 

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Пока Леночки нет, я расскажу историю, которая наглядно характеризует современную молодёжь, точнее, её отношение к реалиям нашей жизни. В одной школе десятиклассникам задали сочинение на тему «Пушкин в Одессе». Так вот один юноша написал: «Когда Пушкин приехал в Одессу, семья графа Воронцова приняла его, как родного. Но потом Воронцов изменил к нему отношение и добился высылки поэта в Псков всего лишь за то, что тот спал с его женой». Нет, вы можете себе представить: «всего лишь»!

ЛЮСЕНЬКА. Это не о ней Пушкин написал: «Она была на всё готова и даже на худой конец»? (В ответ на реакцию присутствующих.) А что, я что-нибудь сказала не так? Или не о ней?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не о ней, моя милая! Это он о Татьяне Лариной. (Галине Васильевне.) А что вас, собственно, так возмутило?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Как что? Разве главное в этом?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Действительно, пустяки! А что же главное?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А главное то, что в Одессе он написал такие замечательные произведения как «Цыгане», главы из «Онегина» и многое другое! Так вот о самом главном в сочинении нет ни слова!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Извините, но это кому как! Вам главное – стихи, а Воронцову они как седло корове! Если бы моя жена легла в одну постель с Пушкиным, я бы тоже не посмотрел, что он великий поэт.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не желаю с вами даже дискутировать. Или вот пример. В другом классе задали сочинение на тему «Если где-то человек попал в беду»… И что написала одна девочка?

ЛЮСЕНЬКА. А что?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Всего одну строчку: «Помоги ему найти покой в гробу»… Каково?

ЛЮСЕНЬКА. Всего одну строчку? Действительно, мало. Я бы и то написала больше.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вам всё хиханьки, в то время как надо срочно что-то предпринимать, если мы не хотим окончательно потерять молодое поколение.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. И думать нечего. Перестрелять всех – и баста.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну и шуточки у вас, Егор Михайлович!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А я сталинист! Нет человека – нет проблемы.

 

Входят Елена Михайловна и Сергей. Последний слегка упирается, но проходит, подталкиваемый матерью, на середину комнаты.

 

СЕРГЕЙ (с наигранной развязностью). Ба, какая компания! Общее здрасьте!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Привет, герой – кверху дырой.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (указывает на стул, стоящий посреди комнаты). Садись, пожалуйста!

СЕРГЕЙ (садится, закидывая ногу на ногу). Ну, с чего начнём? Прорабатывать будете?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А скромнее вести себя ты не можешь?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (мужу). Только спокойнее.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Благодарю! Он над нами смеётся, а я должен, видите ли, сохранять спокойствие!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Виктор, позволь мне. Видишь ли, Серёжа, сегодня здесь собрались самые близкие тебе люди, чтобы поговорить по душам, руководствуясь лучшими побуждениями. Мы тебе не враги, мы – друзья.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (не выдерживает, Сергею). Да сядь ты, наконец, нормально! Кто так со старшими разговаривает!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Витя!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Что: Витя! Я уже пятьдесят один год Витя! Ты лучше посмотри на своего сына. Отец перед ним стоит, а он развалился, нога на ногу.

СЕРГЕЙ (садится ровно). Ну, сел, что дальше?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нахал!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Можно меня не перебивать? (Сергею.) Пойми меня правильно, Серёжа: я с тобой говорю не как педагог, а как человек, желающий тебе только одного — добра, добра и ещё раз добра. Прежде всего, меня огорчает твоё отношение к родителям. Они подарили тебе жизнь – и уже за одно это ты должен быть им благодарен до конца своих дней.

 

Егор Михайлович крякает, но удерживается от реплики. Люсенька чуть слышно хихикает.

 

В конце концов, вы дадите мне договорить до конца? Позволю себе напомнить, что сказал великий Сухомлинский по поводу взаимоотношений между детьми и родителями. Он говорил: «Если люди считают тебя плохим человеком, это большое горе для твоей матери и отца. По-настоящему любить мать и отца – это значит приносить в дом счастье». Заметь: счастье! Я не сомневаюсь, что в глубине души ты, конечно же, любишь своих чудесных родителей. Правда? Именно этому учил Сухомлинский.

ЛЮСЕНЬКА. А это кто: учитель Сталина?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ленина.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ещё раз прошу не перебивать меня. И ещё он учил: «Быть хорошим человеком, принести счастье матери и отцу, не допустить, чтобы старость их стала горем, — пусть всё это станет желаниями всей твоей жизни?» Заметь: всей твоей жизни.

СЕРГЕЙ. Чего? Только этим и заниматься?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Если угодно, – да. Пока живы родители, дети обязаны сделать всё, чтобы родители любили их и гордились ими.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ха, да он только и мечтает, как бы отравить последние годы отца и матери.

СЕРГЕЙ. Неправда!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Скажи нам откровенно: чего ты хочешь?

СЕРГЕЙ. Ничего не хочу.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Но так не бывает. Любой нормальный человек должен или учиться, или работать. Но чтобы ничего не хотеть… Я полагаю, дело в другом, о чём ты скромно умалчиваешь. Тебя, скорее всего,  расстраивает факт, что тебе не удалось поступить в университет.  Ну, один раз не поступил – поступишь в другой. С кем не бывает. Подготовишься – и поступишь.

СЕРГЕЙ. А если мне шариков не хватает.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Тогда иди работать. Нормальный человек не должен сидеть без дела. Чем-то же надо заниматься.

ЛЮСЕНЬКА. Можно заняться фитнесом. Вот я, например, три раза в неделю хожу на фитнес. Очень полезно. Вы думаете, почему у меня фигура такая? А что, я что-нибудь сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ты, сердце моё, у меня  на особом положении.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Фигура – это замечательно. Но она не прибавляет ума. (Сергею.). Серёженька, пойми, ты только вступаешь в большую жизнь. А это очень большая ответственность – и перед родителями и перед обществом. И вступать в неё так, как декларируешь ты, – крайне непродуктивно.

СЕРГЕЙ. А корячиться за копейки – продуктивно? Уж лучше, как Люсенька, заняться спортом, мышцы накачивать. Хоть какая-то польза.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Знаю я твои спортивные упражнения: у Тани на татами. Вот уж для чего большого ума не надо. Достаточно одних мышц. И то не везде.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Виктор, что ты несёшь?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А что я несу? Правду несу! Ничего, кроме правды. Как на Страшном суде. Вы бы посмотрели, с какой цацей он недавно познакомил нас с матерью. И ведь не постеснялся, паршивец, привести её в дом!

СЕРГЕЙ. Нормальная тёлка.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот именно – тёлка. Ещё пара лет – и от коровы не отличишь.  Видели бы вы эту… тёлку! Мороз по коже! А какой слэнг! Наш великий и могучий рядом с ним  отдыхает. Представьте себе. Приходят. Поздоровались. Спрашиваю «Как дела?» А она: «Всё пучком». Я спрашиваю: «Что пучком?». А она: «Вы что, не вкуриваете, что я базарю?»

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А в самом деле, Серёжа, что значит «пучком»?

СЕРГЕЙ. Ну, значит, фонтаном.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот-вот, слышали? Я начинаю тихо дуреть, но держусь. Чувствую, от обоих немного винцом, а может, пивом, попахивает. Интересуюсь: «Никак вы навеселе». А она улыбается: «Ага, бахнули малость. Да вы не волнуйтесь: всего по грамулечке. Зарулили в дискарь, а потом к вам. Язово было».

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Это на каком языке?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Не вкурилась, что ли? На русском.

СЕРГЕЙ. Ну чего ты наехал? В кого хочу, в того и  влюбляюсь. Вот возьму и женюсь на ней. Без предрассудков! Во — зажигалка!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ха! Молокосос! Женись, дорогой! Только прежде ответь на один вопрос: где вы жить собираетесь?! У нас? Дудки! Побираться пойдете, милые! Тогда и посмотрим, надолго ли хватит вашей любви без предрассудков. Нет, видимо, вся надежда на армию!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Причём тут армия?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А при том, что там ему живо  мозги вправят.

ЛЮСЕНЬКА. Если найдут что вправлять.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Найдут, не безмозглый.

СЕРГЕЙ (демонстрирует дулю). А этого не хотели! Да я скорей удавлюсь, чем пойду служить!

ЛЮСЕНЬКА. Неужто взаправду? Ай да герой! А не сдрейфишь, точно? Верёвка и мыло за мной.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Сам не пойдёшь – отведу на аркане.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Только этого не хватало. Ты с ума сошёл! Какая ещё армия? С его-то хрупким телосложением.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Господи! Молить бога буду, чтобы ему там намяли бока! Чтобы он хоть раз испытал ту боль, которую мы испытываем каждый день!

СЕРГЕЙ. В армию берут, между прочим, тоже не всех, а только здоровых.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты-то здоров.

СЕРГЕЙ. Ещё неизвестно. Может, у меня какой-нибудь внутренний дефект.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я знаю, какой у тебя дефект. С таким дефектом берут. Ещё как берут!  Даже с большим удовольствием, чем без него.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вы мне дадите договорить, в конце-то концов? Прости, Виктор, но если ты будешь всё время шуметь и браниться, мы ничего не добьёмся. Серёжа, мальчик мой, послушай свою старую тётю. Я достаточно пожила на свете и дурного тебе не посоветую. Да, надо признать, что сегодня весь мир словно сошел с ума в безумной погоне за материальным благополучием. Нет, я совершенно не против денег, даже больших денег. Но кроме них в этой жизни есть ещё и такие вещи, как любовь, нежность, литература, музыка — одним словом, всё то, что составляет  духовную основу нашего бытия. И поверь, она не менее важна, чем презренный металл. Я бы даже сказала, более. Да, очень многие молодые люди сегодня перестали интересоваться культурой, читать книги, ходить в театры и музеи. Общаются на каком-то диком новоязе. А любовь – это великое чувство —  заменили голым сексом.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Каким же ещё! Можно и не раздеваясь, конечно. Но удовольствие – совершенно другое. На порядок ниже.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Оставьте, пожалуйста, ваши шуточки при себе.

ЛЮСЕНЬКА. Ой, послушайте, я вспомнила один анекдот. Вопрос: чем отличается капитализм от социализма? Ответ: при капитализме один человек эксплуатирует другого, а при социализме – наоборот.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А какое это имеет отношение…?

ЛЮСЕНЬКА. К сексу? Никакого. Это я просто так, чтобы разговор поддержать. Смешно, правда?

 

Егор Михайлович хохочет.

 

А что, я что-нибудь сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Всё так, кислород моих извилин.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Люсенька, выйдем на кухню, поможешь мне приготовить для гостей лёгкий ужин. Пойдём, пойдём.

 

Вежливо, но решительно берёт Люсеньку под руку. Уводит вопреки легкому сопротивлению последней.

Звонит телефон.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (снимает трубку). Алло? (Пауза.) Кого? (смотрит в сторону Сергея, которому, судя по всему, предназначен звонок. Прикрывая трубку рукой, гостям.) Легка на помине. (В трубку.) Его нет дома. (Пауза. Далее на повышенных тонах.) Что значит, кто говорит? Автоответчик! (Кладет трубку.) Перебьётся.

 

Во время диалога отца с девушкой, Сергей делает попытку подняться со стула, но на помощь Виктору Васильевичу приходит Андрей: он крепко прижимает Сергея к стулу, не позволяя ему встать. После разговора возвращается на место. Впрочем, попытка Сергея выглядит не слишком убедительно. Больше, как говорится, для видимости.

 

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Итак, я в четвертый раз прошу меня не перебивать. (Сергею.) Вот ещё один пример того, как мы не уважаем друг друга: каждый слышит только себя и не слышит другого. Так вот, дорогой мой племянник, деньги — дело наживное, они приходят, уходят и снова приходят. Но они никогда не заменят духовного богатства человека, которое либо есть, либо его нет. Я не сомневаюсь, что ты можешь стать духовно богатой личностью. Но чтобы ею стать, нужно очень много трудиться над собой – в прямом и переносном смысле. Пойми это.

СЕРГЕЙ. Я понимаю.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Замечательно! Ты меняешься на глазах. Ты же умница! Теперь осталось сделать один-единственный шаг.

СЕРГЕЙ. Какой?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Для начала послушаться своих родителей и принять положительное решение.

СЕРГЕЙ. А если я не хочу.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Господи, но ты же только что обещал!

СЕРГЕЙ. Ничего я не обещал.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Но так не бывает. Ты живешь в обществе и  ты должен занять в нём определённое социальное  положение. Ты просто обязан.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Опять пошла писать губерния! Не видите, что ему плевать на вашу мораль. Ему бабки давай, а уж он разберется, что с ними делать. Какие ещё обязанности перед обществом? Это вы так считаете, а он считает наоборот. Скажи, Серёга?

СЕРГЕЙ. Согласен, дядя Егор.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну вот.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Но позвольте…

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не позволю. Поговорили – и успокойтесь! Теперь моя очередь. Я тоже имею кое-какие соображения.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Только, пожалуйста, держись в русле.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Егор своё дело знает. Так вот, Сергей, дело не в том, что сидишь на горбу у своих родителей, как погонщик на ишаке.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ох!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вот вам и ох! А дело в том, что даже самый прочный родительский горб однажды теряет упругость и рано или поздно с него придется слезть.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Какой горб, какие ишаки? Не понимаю.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. И не поймёте, это за горизонтом школьной программы.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Хм, любопытный ход. Валяй, Егор!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ты солидарен?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Сестричка, он, кажется, знает, что говорит.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. И вот, представь себе, что такому седоку в конце концов приходится оставить насиженное местечко. Он думает, что вскочит и побежит, да не тут-то было: падает, миленький, и остаётся лежать. Его топчут, над ним хохочут, а он не в силах подняться. А почему? А потому, что седок разучился ходить. Ты меня понял?

СЕРГЕЙ (равнодушно). Понял.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Нет, вижу — не понял. Ты знаешь, отчего вымерли ихтиозавры, бронтозавры и прочие троглодиты и полиглоты?

 

Галина Васильевна издает короткий смешок.

 

Что: ха-ха? Что тут смешного?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Между прочим, полиглоты – люди, а не животные.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Положим! Но те, кто вымерли, окочурились потому, что оказались неприспособленными к изменившимся условия существования. А если тебе нужен более свежий пример, взгляни на своего дядю. (Тычет себя в грудь.) Твой дядя мог бы стать кем угодно — от писателя до министра культуры, если бы в свое время не свалял дурака и получил  соответствующее образование. Ведь у меня были способности – и немалые.

 

Возвращаются  Елена Михайловна и Люсенька.

 

Сестра подтвердит. Я писал стихи, сочинял музыку, не зная нот, рисовал карикатуры для газет и везде – запомни, везде! – я чувствовал, что мне остро не хватает знаний. Но то было во времена истерического материализма. А потом  наступили новые времена – наглой прихватизации. И тут все мои жалкие способности вообще оказались коту под хвост. Арену жизни  заполонили совсем другие герои. В цирке их называют артистами

оригинального жанра. Вот они-то показали такие фокусы, от которых у бесхитростных граждан штаны свалились. Ах, какие они проделывали номера! Да по сравнению с ними булгаковский Воланд нервно курит в углу. Подумаешь, оголил три десятка дур на глазах у почтенной публики. А наши манипуляторы почти на законных основаниях раздели половину страны, больше — девять десятых; да так, что народ и очухаться не успел. Зато сами оделись с иголочки. Вот эти люди оказались настоящими виртуозами жанра! Ты думаешь, я их осуждаю? Напротив, хвалю. Тебе в назидание. Вот они сумели приспособиться к жизни. А те, кто не сумел, остались ждать чуда у проходной в обещанный рай. Так до сих пор там и сидят. Но, к счастью, твой дядя, в отличие от других  твоих родственников, оказался не из породы романтиков. Не без усилий, трюков и маленьких хитростей, но мне удалось стать генеральным директором свалки, или, как выражаются высококультурные люди, полигоном для твёрдых бытовых отходов. И я до сих пор я её генеральный директор и уважаемый человек. Пусть я урвал не так много, как эти фокусники, но достаточно, чтобы хорошо жить самому и ни в чём не отказывать своей молодой жене. Возможно, кто-то постеснялся бы такой должности, но не я. Я каждый день по утрам с гордостью говорю жене: «Мне пора на свалку», — и она млеет от счастья. Она понимает, что я имею в виду. Так, жёнка?

ЛЮСЕНЬКА. Как бог свят.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вот что значит вовремя поменять ишака.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Что он мелет!? Какое надругательство над идеей! По-вашему, Серёжа должен учиться, потому что на шее родителей долго не усидишь?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А по-вашему, усидишь?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Серёженька, не слушай дядю Егора!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А кого здесь ещё слушать?! Вас, что ли?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (брату). Не слишком ли ты увлёкся?

 

Люсенька подходит к Сергею и деланно  старательно рассматривает его лицо.

 

СЕРГЕЙ. Ты чего?

ЛЮСЕНЬКА. Ну-ка вытяни губки.

СЕРГЕЙ (наигранно вытягивает губы). Ну и что?

ЛЮСЕНЬКА. Да вот никак не пойму: обсохло у тебя на губах молоко или всё ещё нет?

СЕРГЕЙ. Да иди ты!

ЛЮСЕНЬКА (легко, как бы играючи, тюкает Сергею согнутым указательным пальцем по темечку; говорит мягко, растягивая каждый слог.). А ты ду-ра-чок!

СЕРГЕЙ. Почему?

ЛЮСЕНЬКА. Про-сто так. Ду-ра-чок — и всё.

СЕРГЕЙ. Чья бы корова мычала.

ЛЮСЕНЬКА. А за корову ответишь. (Отходит.)

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А знаете, в словах Егора что-то такое есть. Может, мы действительно разучились разговаривать с девятнадцатилетними. Сергей, до тебя дошло, что хотел сказать дядя Жора? Какая судьба ожидает тебя, если ты вовремя…

СЕРГЕЙ. Не сменю ишака?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да. (Спохватывается.) То есть нет, если ты вовремя не одумаешься. Я надеюсь, ты сделаешь правильные выводы из того, что тебе говорили тетя Галя и дядя Жора.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Поверь, мы желаем тебе добра.

СЕРГЕЙ (поджимая губы). Я понял.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Что понял?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Мы слушаем. Что ты понял?

СЕРГЕЙ. Горба стало жалко! (Перекрывая возгласы негодования.) А что, не так?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Уму непостижимо!

АНДРЕЙ. Нет, сюда психиатра надо. Неужели не видите, что он над вами смеётся? А вы носитесь с ним, как язычники с идолом. Только идол в действительности не идол, а самый что ни на есть Оболдуй Иванович.

СЕРГЕЙ. А ты мой брат.

АНДРЕЙ. Цыц, козявка! Ещё огрызается, бестолочь.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Прекрати, Андрей! Пойми, Серёжа не бестолочь, а жертва превратных представлений о жизненных ценностях.

АНДРЕЙ. Извини, мама, но я считаю иначе. Серёжа не жертва…

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ошибаешься.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. К сожалению, Серёжа действительно жертва этого безумного мира. Когда ты рос, это безумие ещё не поразило страну. По крайней мере, в такой степени, как сейчас.

АНДРЕЙ (вскипает). Ряженый он, скоморох! Петрушка! Вы потому и не можете совладать, что рядите обыкновенного оболдуя под жертву жизненных обстоятельств. Его не уговаривать надо, а так огреть дубиной, чтобы на всю жизнь запомнил.

СЕРГЕЙ. Да? А в глаз не хочешь? Аспирант хреновый!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Сергей, не смей грубить брату.

СЕРГЕЙ. Ему можно, а мне нельзя?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Боже мой, разве так воспитывают ребенка! Серёженька, Андрюша и не собирается тебя бить. Он пошутил. Правда, Андрюша?

СЕРГЕЙ. Пускай только попробует! Я сам его так отфигачу, что жена не узнает. (Ко всем.) А вы тоже хороши! Просвещать меня вздумали! Умные больно! Да я сам просвещу любого из вас. (Галине Васильевне.) Что вы, тётя, на меня смотрите? Жалко меня? А мне жалко вас. (Передразнивает.) Жертва жизненных обстоятельств!  Как бы не так! Сами вы жертвы жизненных обстоятельств. Жить не умеете, а других учите.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Серёженька, что ты лепечешь?  Кто тебя этому научил?

СЕРГЕЙ. Да, жертвы! И вы, тетя, и вы, и ты, аспирант хренов. А я свободная личность. Может, у меня некон… неконвек… (выговаривает с трудом и с ошибками) неконвекциональный поток сознания. Вот!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Тьфу! Слова-то какие. Наслушался по телевизору всякой дряни.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ох, мне плохо!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Принести нашатырь?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (слабым голосом). Спасибо, я ещё не потеряла сознания. Тут не нашатырь нужен, а стакан водки.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вот это по-нашему! Тут я с вами за компанию! Опрокинем на кухне? Или с доставкой на дом?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (приходит в себя). Нет уж, благодарю покорно. Как-нибудь обойдусь.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А жаль! Выпили бы на брудершафт. Я вам брудер, вы мне швестер! А то всё на вы да на вы. Как-никак родственники.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Свела же судьба.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну, как угодно. Вот с вами бы я надрался до поросячьего визга! Чего не сделаешь ради близкого человека.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Пожалуйста, оставьте меня, наконец, в покое. Иначе мне действительно станет дурно.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (укоряюще). Жора!

СЕРГЕЙ. Ну, ладно, вы тут продолжайте выяснять отношения, а мне пора.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты куда?

СЕРГЕЙ. Тут неподалёку.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Но мы ещё не кончили.

СЕРГЕЙ. А вы и не кончите никогда. (Собирается уходить.) Счастливо оставаться!

АНДРЕЙ. Нет, я всё-таки выпорю сегодня этого наглеца!

 

Снимает с пояса ремень.

 

СЕРГЕЙ. Что?

АНДРЕЙ. Что слышал.

 

Медленно, поигрывая ремнём, угрожающе  приближается к Сергею. Субтильный Сергей так же медленно отступает, приняв боксерскую стойку и время от времени выбрасывая вперед кулаки. Но делает это неумело и оттого комично. В целом они кружатся вокруг стула, на котором сидел Сергей.

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Начало второго действия повторяет концовку первого.

 

СЕРГЕЙ. Ну, ладно, вы тут продолжайте выяснять отношения, а мне пора.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты куда?

СЕРГЕЙ. Тут неподалёку.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Но мы ещё не кончили.

СЕРГЕЙ. А вы и не кончите никогда. (Собирается уходить.) Счастливо оставаться!

АНДРЕЙ. Нет, я всё-таки выпорю сегодня этого наглеца!

 

Снимает с пояса ремень.

 

СЕРГЕЙ. Что?

АНДРЕЙ. Что слышал.

 

Медленно, поигрывая ремнём, угрожающе  приближается к Сергею. Субтильный Сергей так же медленно отступает, приняв боксерскую стойку и время от времени выбрасывая вперед кулаки. Но делает это неумело и оттого комично. В целом они кружатся вокруг стула, на котором сидел Сергей.

 

СЕРГЕЙ. Только тронь! Только попробуй! Только коснись меня, жалкий трус! Фашист! (Продолжая отступать.) Что, сдрейфил? Я не посмотрю, что ты старший брат, изуродую, как бог черепаху.

АНДРЕЙ (продолжая медленно наступать). Свобода, говоришь? Неконвенциональный поток сознания? Посмотрим, что ты запоёшь после порки. Иди сюда, вольная пташка! Лучше ляг добровольно. Не так больно будет.

СЕРГЕЙ. Сам иди. Ну, иди, иди! Что поджилки трясутся?

АНДРЕЙ. Руки чешутся. Ох, и отстегаю же я тебя! По полной программе.

СЕРГЕЙ. А стулом по голове не хочешь? (кричит в истерике.) Не подходи, зашибу!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Дети, остановитесь! Андрей, прояви благоразумие! Ты умный мальчик, ты не станешь бить брата.

АНДРЕЙ. Стану, отец, и очень больно.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Боже мой, экзекуция! Какая насмешка над педагогикой!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Оставьте его, пусть порет.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Да что ж это делается! Андрей, остановись!

АНДРЕЙ. И не подумаю.

 

Наконец ему удается схватить брата и, зажав ему голову под мышкой, усесться на стул. При этом голова Сергея оказывается повернута к зрителям.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Андрей, ты всё погубишь!

АНДРЕЙ. Не вмешивайся! Слишком мы стали интеллигентными, пальцем боимся тронуть.

(Пытается стянуть с Сергея штаны, но одному действовать неудобно). Помогите же, кто-нибудь!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Я в шоке!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Пусть порет. В старину не зря говорили: розга ум вострит, память возбуждает и волю злую к благу прилагает. Наши деды знали, что делали.

 

Елена Михайловна бросается было на помощь Сергею, но Виктор Васильевич удерживает её силой.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ.  Оставь его.

АНДРЕЙ. Так кто-нибудь мне поможет? Отец?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет уж, справляйся сам.

АНДРЕЙ. Мама?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Я запрещаю тебе его бить.

ЛЮСЕНЬКА. Позвольте я помогу.

 

Андрей и Люсенька совместными усилиями стягивают с Сергея штаны, которые остаются в итоге в руках у женщины.

 

СЕРГЕЙ (Люсеньке). И ты туда же, кобыла!

ЛЮСЕНЬКА. Я тебе обещала, что за корову ответишь? А теперь  ещё и за кобылу.

СЕРГЕЙ. Дура!

ЛЮСЕНЬКА. А за дуру по двойному тарифу.

 

Андрей  делает взмах рукой с ремнём.

 

СЕРГЕЙ. Пусти, обормот! Папочка! Мамочка! Караул! Бей, бей! Русские не сдаются! Да здравствует неконвек…неконвек. … неконвенциональный поток сознания! Ура! Победа будет за нами!

АНДРЕЙ. (наносит ремнём несколько ударов по мягкому месту). Вот тебе свобода воли! Вот тебе неконвенциональный поток сознания. Вот тебе…

ЛЮСЕНЬКА. А это за корову.

СЕРГЕЙ (вопит). Ой, озверел! Ой, мамочки, больно! Ой, отбил булочки!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Прекратите! Я не могу смотреть!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А чего ж смотрите. Отвернитесь, если не нравится.

АНДРЕЙ  (наносит ещё один удар ремнём). А это тебе за всё сразу.

ЛЮСЕНЬКА. Это пока за кобылу.

СЕРГЕЙ. Ой, щиплет! Отпусти, зараза!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Андрюша!

АНДРЕЙ. Мама, не вмешивайся!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Порка! Настоящая порка! Какой стыд! Что бы сказал Сухомлинский! (Закрывает глаза руками.)

СЕРГЕЙ. Заступитесь, люди добрые!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Какое-то средневековье.

АНДРЕЙ. А это тебе за издевательство над родителями.

СЕРГЕЙ. Пожар! Пожар! Звоните немедленно в МЧС? У нас дом горит!

ЛЮСЕНЬКА. А можно ему ещё парочку горячих за дуру?

АНДРЕЙ. Врежем за всё.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Вмешайтесь же кто-нибудь, наконец! Виктор, я этого не выдержу. Я требую, чтобы ты вмешался.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (Андрею). Хватит, остановись! Ты и так его достаточно наказал. (Перехватывает руку сына.) Я сказал: хватит!

 

Андрей останавливается. Тяжело дышит. Сергей выскальзывает и, припадая и постанывая, отбегает в сторону.

 

СЕРГЕЙ (сквозь всхлипы). Справился, да? Аспирант трухлявый, и диссертация твоя тоже дубовая.

 

Андрей  делает шаг в его сторону.

 

СЕРГЕЙ (истерично). Замри! Ни с места! Запретная зона! Ничего, ты ещё попомнишь меня. Я тебе устрою тёмную.

АНДРЕЙ. Мало? Ещё захотел?

СЕРГЕЙ (показывает кукиш). Накось, выкуси! (Держась за ягодицы, убегает.)

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Нет, в жизни он след не оставит. В лучшем случае – в туалете.

СЕРГЕЙ (просовывает голову в дверь). И вообще плевал я на всех. (Исчезает.)

 

На некоторое время в комнате воцаряется тягостное молчание.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ох, что-то сердце ещё больше покалывает!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (Андрею). Что ты натворил? На что рассчитывал? Перевоспитать брата с помощью порки? Теперь он точно сбежит из дома.

АНДРЕЙ. Куда? Без штанов?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Вы его не знаете. Ребёнок в состоянии аффекта. Если он окажется на улице, он может натворить глупостей и оказаться в полиции.

ЛЮСЕНЬКА (примеривая навскидку Сережины джинсы). Как раз мой размер.

 

Появляется Сергей, по-прежнему в трусах. Он в состоянии крайнего возбуждения.

 

СЕРГЕЙ (Люсеньке). Отдай джинсу!

ЛЮСЕНЬКА. Какую?

СЕРГЕЙ. Вот эту!

ЛЮСЕНЬКА. Зачем?

СЕРГЕЙ. Не твое дело.

ЛЮСЕНЬКА. А можно примерить?

 

Неожиданно для Сергея надевает джинсы поверх платья. Разглядывает себя перед зеркалом. Они ей действительно впору.

 

СЕРГЕЙ (опешив). Ты чего?

ЛЮСЕНЬКА. А ничего. Штанишки-то в самый раз. Дай поносить.

СЕРГЕЙ. Совсем ошизела? Это мои штаны.

ЛЮСЕНЬКА. А кто за кобылу извиняться будет?

СЕРГЕЙ. Отдай, тебе говорят.

ЛЮСЕНЬКА. Вначале извинись.

СЕРГЕЙ. И не подумаю.

ЛЮСЕНЬКА. Так я кобыла?

СЕРГЕЙ. Отдай штаны!

ЛЮСЕНЬКА. Так я кобыла?

СЕРГЕЙ. Отдай штаны!

ЛЮСЕНЬКА. А ты сними!

СЕРГЕЙ. То есть как?

ЛЮСЕНЬКА. А так, как снимают с женщины. Ну, давай!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (хохочет). Ай да Люсьен! Ай да фермент моей поджелудочной железы! Жарь дальше!

 

Сергей в нерешительности, подходит к Люсеньке, дотрагивается до брюк, но так и не осмеливается их расстегнуть.

 

ЛЮСЕНЬКА (провоцирует). Ну, давай, давай! Что, слабо? Или ты никогда не раздевал женщин?

 

Сергей делает ещё одну попытку и снова отдергивает руки. Люсенька играет с ним, как кошка с мышкой.

 

Не можешь? Ну тогда, мальчик, иди гуляй без штанов. Тебе ещё рано ходить в одежде для взрослых. Или слушай, что тебе старшие говорят. А штанишки твои я пока поношу. Они мне тоже к лицу.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Серёженька, мальчик мой, иди сюда. Тебе больно?

АНДРЕЙ. Жалейте, жалейте!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. У тебя нет сердца.

АНДРЕЙ. А вы сюсюкайте больше. Вырастили бездельника. Ничего, он вас ещё обнадёжит: свяжется с такими же пустозвонами и пойдет воровать.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Господи, типун тебе на язык!

СЕРГЕЙ. Сам ты вор! Думаешь, я не знаю, как ты отбил Нинку у своего лучшего друга? Друг уехал в экспедицию, а он раз – и прикарманил его невесту.

АНДРЕЙ. Болван! Она меня полюбила.

СЕРГЕЙ. Такого козла! Ха-ха! Что, скажешь, не так? Молчишь? Плюнь мне в глаза, если вру. Вот и выходит, что сам вор. Вор, вор! Чужую жену украл!

АНДРЕЙ. Ну, хватит! Молод ещё судить о поступках взрослых.

СЕРГЕЙ. А если не замолчу?

АНДРЕЙ. Тогда я тебя заставлю.

СЕРГЕЙ. Что, ещё раз ударишь?  Ну, ударь, ударь!

АНДРЕЙ (берёт себя в руки). Дубина! Много ты понимаешь в отношениях между взрослыми.

ЛЮСЕНЬКА. Слушайте, что я вспомнила! Ухохочитесь! Это не анекдот, правда. В нашем подъезде живёт одна молодая семья, причём в однокомнатной квартире. И вот надумали они разводиться. А квартира всего одна, эта самая, однокомнатная. И деваться им некуда. И тогда она, то есть жена, ему говорит: «Отныне между нами всё кончено. Отныне у нас с тобой не может быть никаких иных отношений, кроме секса».

 

Лёгкое замешательство.

 

А что, я что-нибудь сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. В самую точку, адреналин моего хорошего настроения.

СЕРГЕЙ (ядовито Люсеньке). А ты — дура! Всё равно — дура! (Ко всем.) И вы все тоже хороши! Собрались тут меня судить. А кто вы такие? Это я вас буду судить, а не вы меня.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Узнаю сову по полёту, красна молодца по соплям.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Серёженька, как ты можешь?

СЕРГЕЙ. Я всё про вас знаю.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Что ты знаешь?

СЕРГЕЙ. Всё!

АНДРЕЙ. Что всё?

СЕРГЕЙ. Да всё.

АНДРЕЙ. Ну, с такими знаниями ты целый год можешь читать лекции в МГУ.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (о сердце). Ох, колет! Немедленно прекрати, если не хочешь, чтобы твоего отца вынесли отсюда ногами вперед.

СЕРГЕЙ. Не прекращу! Теперь я всё выскажу.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну чисто Нюрнбергский трибунал.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Это ужасно! (Сергею.) Серёжа, как же тебе не стыдно? В свое время незабвенный Василий Александрович Сухомлинский говорил, обращаясь к вам, молодым: «Береги, щади неприкосновенность, уязвимость, ранимость другого человека. Не причиняй людям зла, обиды тревоги, беспокойства».

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А вы и на смертном одре будет цитировать Сухомлинского.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Я слишком потрясена, чтобы дискутировать с вами. Серёжа, Серёжа!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Пусть яйца поучат курицу. Нынче время такое. Валяй, племянничек, бей своих, а мы  послушаем, что ты такое знаешь про нас.

СЕРГЕЙ. Вы, дядя Жора, вы… Вы…(собирается с духом и вдруг, решившись, выпаливает) горький пьяница, неудачник, паяц! (Замолкает, сам испугавшись сказанного.)

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Это кто говорит!

СЕРГЕЙ. Все говорят.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Егор, не позволяй над собой глумиться. Мы ему ничего подобного не внушали.

СЕРГЕЙ. А вы, тётя Галя, сухарь! Черствый сухарь! Вы кого угодно можете засушить разговорами.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Мерзавец, вон!

 

Галина Васильевна обводит присутствующих широко раскрытыми глазами и вдруг издает протяжный стон и, уткнувшись лицом в ладони, плачет навзрыд.

 

АНДРЕЙ (в ярости). Вон, или я убью тебя!

 

Сергей испуганно отступает.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Галочка, милая, успокойся! Не слушай этого негодяя.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (сквозь рыдания). Нет, он прав, прав. Я действительно черствый сухарь. Но почему, почему? Ведь когда-то и я  была доброй и нежной девочкой.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты и сейчас такая.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не успокаивай меня, Серёжа не виноват. Даже если он и хотел оскорбить меня, ему это не удалось. Но почему я стала такая?! Разве я виновата, что жизнь обошлась со мной так жестоко. И я мечтала о счастье: огромном для всего человечества и маленьком для себя – доступном, обычном счастье. Во мне океан нежности, но, к сожалению, нежности нерастраченной. (Срывается на крик.) Но я же не виновата, что так и не вышла замуж!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Галочка, дорогая моя! (Андрею.) Будь добр, принеси, пожалуйста, воды.

 

Андрей выходит.

 

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Разве я не мечтала найти человека, с которым бы могла поделиться нежностью. (Чете Евладовых.) Как я всю жизнь завидовала вам, тому, что у вас трое детей! Я тоже хотела иметь ребёнка, познать радости материнства, но счастье обошло меня стороной. Сергей огорчает вас. Это верно. Но  лучше иметь такого, чем не иметь никого.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Господи, прорвало! Даже не верится. Пожалуйста, не надо плакать. У меня железное сердце, оно не дрогнет при наступлении всемирного катаклизма, но оно становится мягким, как воск, когда я вижу, как плачет женщина. И главное, кто причина? Какой-то сопляк, молокосос, у которого не обсохло на губах молоко.

 

Непроизвольно, словно забывшись, гладит  Галину Васильевну по волосам. Заметив, что все смотрят на него с изумлением, в том числе и Галина Васильевна, смущённо убирает руку зал спину. Возвращается Андрей с водой.

 

АНДРЕЙ. Вот, тётя Галя, попейте!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Спасибо, Андрюша! (Пьёт воду, успокаивается.)

АНДРЕЙ. Хотите ещё?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (слабым голосом). Нет, спасибо! Елена, проводи меня на кухню. Мне нужно привести себя немного в порядок.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Идем.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Это нам всем урок.

АНДРЕЙ. Извините, но я ухожу. Видимо, негодный из меня воспитатель.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. А тебя, Андрей, я прошу остаться.

АНДРЕЙ. Не вижу смысла. Не обижайся, но мне сегодня здесь делать нечего.

СЕРГЕЙ. Проваливай, учёная крыса!

АНДРЕЙ (замахивается было для удара, но берёт себя в руки). А с тобой разговор ещё впереди.

СЕРГЕЙ (показывает дулю). Во, я теперь тебя вообще знать не знаю.

 

Андрей быстро выходит с видом человека, проигравшего поединок.

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Идем, Галочка.

 

Выходят вслед за Андреем.

 

ЛЮСЕНЬКА (снимает джинсы, возвращает их Сергею). На, забирай свои подштанники.

Сергей (надевая брюки). Ты чего, тётя! Подштанники! Это оригинальный «левис».

ЛЮСЕНЬКА. Ага, у дяди в Ашхабаде. Оригинальный  «левис»! Как бы ни так! Вьетнамский ширпотреб. Им красная цена на толкучке – пятьсот рублей.

СЕРГЕЙ. Чего? Я за них двенадцать тысяч отгрохал.

ЛЮСЕНЬКА. А чего не пятьдесят? Такого дурачка и облапошить не грех. Я думала, что ты мужик, а ты – так, улитка виноградная, заслуженный клоп республики.

СЕРГЕЙ. Ну и пусть.

ЛЮСЕНЬКА. Егорушка, ты меня любишь?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Обожаю, рахат-лукум моей души.

ЛЮСЕНЬКА. Тогда пойдём отсюда.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Нет, подожди, я ещё хочу сказать этой улитке несколько слов. На полном серьёзе. Вот уж не предполагал, что мне придется выворачивать душу наизнанку. И перед кем? Но в общем ты, брат, прав. Хотя и не совсем. Насчёт паяца ты перебрал. Паяцем я никогда не был. Да, дурака повалять любил, да и сейчас не прочь. Но шутить или быть шутом – это далеко не одно и то же. А вот время от времени поддать хорошо я был и в самом деле не прочь. Это верно. Сколько цистерн спиртного я пропустил через себя за все прошедшие годы! А почему? А потому, что никогда не имел настоящей цели в жизни. Так, рыпался из стороны в сторону, но так ни за что и не зацепился. Но алкоголиком, слава богу, не стал. Устоял. Кем ты меня ещё обозвал? Ага, неудачником! Это с какой стороны посмотреть. Да, я не стал поэтом или художником, тут мне не повезло. Вернее, природа не наградила талантом. Зато  повезло в другом. Когда общество стало бурно делиться на волков и овец, я не блеял и не ждал, когда из меня начнут готовить шашлык? Я сразу определил, что моё место  среди тех, кто ест, а не среди тех, кого едят. И ещё я обнаружил, что у меня, оказывается, есть талант. Но талант особого рода. И проявить себя он смог только в смутные времена.  Так я и стал директором свалки. И это не смешно. Напротив, это очень серьезно. Вот тогда я понял, что деньги совершенно точно не пахнут. Скорее, наоборот: дурно пахнет там,  где их нет. Благодаря им я стал уважаемым человеком, чего скрывать, миллионером, приобрел квартиру, три квартиры, коттедж, лимузин, меня, наконец, полюбили женщины. И какие женщины!

ЛЮСЕНЬКА. Как я.  Скажи мне честно: я красивая?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Тебе сказать честно, или что ты красивая?

ЛЮСЕНЬКА. Да ладно тебе.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Шучу, шучу. Ты у меня первая красавица. (Сергею). А кто ты? Только мечтаешь о миллионах, а у меня они уже есть. Какой же я неудачник? А что я раньше трепался про родительский горб и прочее – шуточки. Хотя и с намёком. (Жёстко.) Хочешь урвать от жизни кусок пирога – приобрети мёртвую хватку. Иначе каждый слизняк будет бить тебя мордой об стол и поливать грязью. Так-то. Дай бог, чтоб ты понял хоть что-нибудь на сей раз! Ну ладно, я что-то проголодался. У вас не найдется перекусить?

ЛЮСЕНЬКА. Мы приготовили там, на кухне.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Составь мне компанию, желчегонное ты моё.

ЛЮСЕНЬКА. С удовольствием!

 

Уходят. Остаются Сергей и Виктор Васильевич.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну-с, мистер-твистер, борец за неконвенциональный поток сознания, добился своего? Всех довёл до полуобморочного состояния! (Обращается к публике.) Вот они – цветы нашей жизни, наши радужные надежды! Какой это праздник – рождение нового человека! Крошечный и беззащитный, он ещё лежит на столе и сучит ножками, ему ещё наплевать, кто у него папа и мама, лишь бы кормили, а мы уже смотрим на него и не можем налюбоваться. Это наш ребёнок! Ах, как мы любим их в это время и как лелеем! С каким восторгом мы целуем их в розовую попку, выносим за ними писаньки и каканьки, сдуваем с них микроскопические пылинки. Мы заражены любовью к этим крошечным существам, как лучевой болезнью. Мы любим их без громких слов, как и полагается при бескорыстной любви. Когда у них болит пальчик, у нас болит рука. Когда у них болит рука, у нас ломит всё тело. Когда у них ломит тело, у нас сжимается и щемит сердце. Когда у них сжимается и щемит сердце, у нас темнеет в глазах. Как же так получается, что из невинных ангельских крошек вырастают подобные крокодилы? Все папы и мамы живут надеждами, что их дети станут умнее, образованнее и пойдут дальше своих родителей. А ты, куда ты пойдёшь, босяк, без образования, без всякой перспективы? Впрочем, одна перспектива у тебя есть. Это единственный шанс, когда ты сможешь пойти дальше своих родителей…да и то под конвоем.

СЕРГЕЙ. Папа, перестань читать проповедь, иначе я выпрыгну в окно. Надоело!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (хватается за сердце и медленно опускается в кресло, ловя ртом воздух).

СЕРГЕЙ (бросается к отцу). Тебе плохо!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (перемогаясь). Нет, ничего, слегка кольнуло. (Медленно поднимается и неожиданно падает перед Сергеем на колени.) Сынок, я сдаюсь, ты победил. Бей, бей своего отца за то, что он хотел тебе лишь добра. Вот, я слагаю перед тобой оружие, наклоняю голову и обнажаю шею. Я отказываюсь сражаться с тобой. Ты победил, сынок!

СЕРГЕЙ. Папа, папочка, встань, пожалуйста! Извини, если я обидел тебя!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты не обязан просить у меня прощения. Это я перед тобой виноват.

СЕРГЕЙ. Ну прошу тебя очень – встань! (Поднимает отца.) Сядь, пожалуйста!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (садясь в кресло). Благодарю. Да, я глубоко виноват пред тобой. Поверь, я не унижался, становясь на колени, всё получилось как-то само собой. Серёжа, Сережа! Если мы с мамой даже бывали несправедливы к тебе, не обижайся, мы не желали тебе ничего плохого. О чём  мы с мамой могли мечтать, как не о том, чтобы ты вырос счастливым и устроенным человеком. Да, мы не богаты, как дядя Егор. Ну и что? Разве счастье только в деньгах? Я всю жизнь проработал конструктором и даже добился кое-каких высот. Мама — квалифицированный фармацевт, сестра – студентка, старший брат – без пяти минут кандидат наук.  Так о какой судьбе мы могли мечтать для тебя, нашего младшенького, нашего любимого мальчика? Но теперь я сдаюсь, ты победил, сынок! Становись кем угодно, я отказываюсь вмешиваться в твою судьбу. Можешь продолжать  сидеть на нашем горбу, пока мы будем в состоянии тебя держать. Я не шучу. А что случится потом, меня отныне не беспокоит. Лишь бы ты знал, что мы не совершаем насилие над тобой.

СЕРГЕЙ. Ты серьёзно?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Увы.

СЕРГЕЙ. И я смогу приводить домой знакомых девчонок? И вы не будете каждый день меня пилить, требовать, чтобы я устроился на работу или пошёл учиться?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, да, да… (Неожиданно).  Нет, нет, нет! Что я несу? Я сумасшедший, преступник! Тысячу раз нет!  Серёженька, родной мой, мы верим в тебя, ты умница, не дай погибнуть своему дарованию! Тебе достаточно пожелать и ты добьёшься всего на свете. Андрей тебе в подмётки не годится, хотя он и без пяти минут кандидат наук. Не огорчай, сыночек, своих родителей! Мы любим тебя. Мы верим в тебя.

СЕРГЕЙ (отчуждённо). Всё ясно.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты слишком молод, чтобы распоряжаться своей судьбой.

СЕРГЕЙ. Всё ясно.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ничего тебе не ясно. Прислушайся к тому, что тебе говорят родные!

 

Один за другим  возвращаются Елена Михайловна, Галина Васильевна, Люсенька и Егор Михайлович. Последний, судя по его довольному виду, сытно поел и улыбается.

 

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Отличный, сестра, у тебя салат, только немного тяжеловатый.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Неужели?  Странно. Ведь он на лёгком майонезе.

ЛЮСЕНЬКА. Майонез лёгким не бывает. Легким бывает понос. А что, я что-нибудь сказала не так?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Так, огонь моих страстей. (Виктору Васильевичу). Ну что, вправил ему мозги?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Опять эти твои грубые выражения.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Какое! Он же ничего слушать не хочет.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Серёжа, пойми, так дальше продолжаться не может. Ты должен принять, наконец, решение.

СЕРГЕЙ. Я его принял.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Какое?

СЕРГЕЙ. Я уезжаю.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Час от часу не легче!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Куда?

СЕРГЕЙ. В какую-нибудь свободную страну.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Куда? Куда?

СЕРГЕЙ. В какую-нибудь свободную страну.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Я всегда говорил, что самые глубокие мысли лежат на поверхности.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Свободную от чего?

СЕРГЕЙ. От вас. От всего. Чтобы мне не мешали жить.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ага, в Америку от истерики.

СЕРГЕЙ. Хотя бы и в Америку.

ЛЮСЕНЬКА. Точно, в Лох-Анджелес. Там таких лохов, как ты, только и ждали.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А он, однако, упёртый малый, отдадим ему должное.

ЛЮСЕНЬКА. Должное отдадим, но всё остальное – наше.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ох, мне снова плохо!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Опять? Перестаньте! По-моему, вам никогда не было так хорошо, как сегодня.

ЛЮСЕНЬКА (Сергею). Эх, была бы я твоя мать!… Мать твою!

СЕРГЕЙ. Кто? Ты? Да ты вообще никогда не родишь.

ЛЮСЕНЬКА. Ворона! С таким-то мужем?! Ещё как рожу! Верно, Егорушка?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Оно, конечно. А если вырастет такой же урод?

ЛЮСЕНЬКА. А мы дожидаться не будем. Задушим его подушкой.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Типун тебе на язык!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Серёжа, дорогой мой, я тебя очень люблю, очень-очень, но пойми, ты играешь с огнём. Пусть мы для тебя уже далёкие предки, динозавры, со всеми нашими недостатками. Но, нам, твоим динозаврам, то есть предкам, совсем не безразлична твоя судьба. Я ни за что не поверю, что у тебя нет никаких планов на ближайшее будущее. Так не бывает.

СЕРГЕЙ. Бывает, тётя Галя, бывает.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Но почему?

СЕРГЕЙ. Опять двадцать пять. Хотите правду?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (обрадовано). Естественно!

СЕРГЕЙ (непонятно, ёрничает он или нет). Ну, потому, что я — человек далёкого будущего. Может даже инопланетянин.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Чего? Чего?

СЕРГЕЙ. Что слышали.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет, я точно сойду сегодня с ума. Ты хоть представляешь, из какого места ты появился на свет? Инопланетянин!

СЕРГЕЙ. Это не имеет значения.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну, знаете!

ЛЮСЕНЬКА. То-то я смотрю, и сопли у тебя какие-то инопланетные. Жидкие-жидкие!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (Сергею). Перестань сию же минуту! Я не желаю больше слушать сей бред. Хватит! Ты упрямец, в тебе говорит простое животное упрямство. Так вот, я заявляю, что ты не уйдешь из этой комнаты до тех пор, пока мы не определимся с твоим будущим. Я долго и терпеливо пыталась воздействовать на твой разум, но всякому терпению наступает конец.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Девятнадцать лет – это тот рубеж, когда человек обязан подвести черту под своей прежней жизнью и наметить новые рубежи.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Либо сегодня, сейчас ты нам скажешь «да», либо пеняй на себя. Прокляну! Это моё окончательное решение. Мы оба проклянём.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Послушайся отца с матерью!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну, мы ждём. Да или нет?

 

Втроём наступают на него. Сергей испуганно отступает.

 

СЕРГЕЙ. Я…я…я…

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (неожиданно). Назад!

 

Наступающие вздрагивают и останавливаются. Недоуменно смотрят на Егора Михайловича.

 

Что уставились? Удивлены? Да? Сейчас удивитесь ещё сильнее.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Как тебя понимать?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А так и понимайте. Пора вам услышать, наконец, правду.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Господи, сегодня все говорят одну только правду! Соврите хоть кто-нибудь!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Выходит, раньше ты лгал?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А полуправда, думаешь, лучше?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. И в чём же заключается эта ваша правда?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А в том, что я чуть не начал плясать под вашу дудку.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Егор, не забывай, о чём мы с тобой договаривались!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А мне память отшибло. Ну что вы терзаете ребёнка, чего добиваетесь? Хотите видеть его профессором? Не будет он ни доктором, ни профессором, как ваш Андрей. Ну что поделаешь, если он одноклеточное! И слава богу! Кто-то стремится быть многоклеточным, а он – одноклеточным. У каждого свои пределы возможностей.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Как ты можешь?!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Могу! Я всё могу! У меня денег навалом! Поэтому всё могу. В отличие от некоторых. И нечего его за уши тащить в студенты, засорять храм науки всяким дерьмом.

СЕРГЕЙ. Это кто дерьмо?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не обижайся, племяш. Это я фигурально. Безотносительно к твоей личности. В жизни дерьма и без тебя под завязку.

ЛЮСЕНЬКА (Сергею). Да ты и не похож.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Если я скажу, что ты амёба, инфузория и так далее, это не значит, что я хочу тебя оскорбить. Тем самым  я просто  обозначаю твое место в этой жизни.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Сейчас начнёт матерщинничать.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Напрасно надеетесь.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Егор, умоляю, возьми себя в руки.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Куда уж больше. А теперь по существу вопроса. Совсем ослепли? Не видите или не хотите видеть, что у парня совершенно другой интерес в жизни?  Ему не диплом нужен, а презренный металл – и в очень больших количествах. Верно, племяш?

СЕРГЕЙ (мнётся). Ну если по большому счёту, то да.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. По большому, по большому. Только дураки размениваются по мелочам. Хочешь иметь собственную «Бентли» или что-нибудь в этом духе?

СЕРГЕЙ. Не откажусь.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А как насчет прикида? Чтобы любая дура, увидев тебя, немедленно выпала в осадок?

СЕРГЕЙ. Ежу понятно.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А как насчет хорошего счёта в банке, на круглую сумму?

СЕРГЕЙ. Не откажусь.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (обводит взглядом присутствующих). Всем понятно?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. К чему ты нас призываешь?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Или кому-то ещё не ясно?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Исключено!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну и зря.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А я вот  не поняла, что вы, собственно, предлагаете?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Только вам и только по большому знакомству: пусть идёт работать ко мне на свалку.

 

Всеобщее замешательство.

 

Ой-ой-ой! С чего это вас всех так сильно перекорёжило? Не престижно? Или что-то другое? Так ведь деньги не только в банках растут. Буратино знал, что делал. Только чуть-чуть не там посадил. Ему бы полигон бытовых отходов открыть – вот деньги бы и пошли в рост. А он их зарыл без всякого толку. Подумайте! Я делаю хорошее предложение. И бабки начнет заколачивать и под присмотром будет.

ЛЮСЕНЬКА. Мы оба за ним присмотрим.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Пойдешь, племянник, ко мне на свалку?

СЕРГЕЙ. Н-не знаю.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ни под каким соусом! Об этом не может быть речи.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Эх, сестра, сестра! А я ведь в будущем мог бы сделать его своим заместителем.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (брезгливо). Заместителем помойки!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Заместителем генерального директора полигона твёрдых бытовых отходов. Только для  этого ещё надо показать себя молодцом.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Фи! Заниматься отбросами!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вот вам и фи! Какие брезгливые! Так ведь это ваши отбросы. Мы их не производим. Напротив, мы вас от них избавляем. Вам бы не нос воротить, а благодарить нас за то, что мы для вас делаем. А что касается запаха… Так ведь и шоколад перестаёт пахнуть, если его долго нюхать. Ну что, племянник, пойдешь под моё крыло?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Только через мой труп.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ты трупами-то особенно не швыряйся. Короче, как знаете. Была бы честь предложена.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (жене). Доигралась? Я тебе говорил! Я предупреждал! Проинструктировала! Вот она – твоя инструкция в действии! (Шурину.) Не пойдет он к тебе на свалку и не рассчитывай.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вольному воля.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Сережа, дядя Егор шутит. Он у нас известный шутник. У него работа такая.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Что я слышу? Свалка, запахи, деньги. Одни только деньги! А где духовность? Раньше, когда поздравляли, желали людям здоровья и успехов в личной и общественной жизни. А теперь? Одни только деньги. Как говорил Сухомлинский…

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Да бросьте вы! Не было никакого Сухомлинского!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. То есть, как не было?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Да так, не было – и всё!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Нет было!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Нет, не было!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А я говорю, было!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А я говорю, не было!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А я говорю, было! Он ещё говорил…

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не было его, и ничего он не говорил.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Как же не говорил, когда говорил.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А так, не говорил – и точка. Вам примерещилось.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Может быть, вы скажете, что и Песталоцци не было?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Скажу. И Песталоцци не было.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, знаете! А Макаренко, а Писемский, а Ушинский! Они были?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не были!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А кто же был?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Никого не было!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (озарённая свежей догадкой). Послушайте, да он же попросту пьян! Ну да, пьян!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (сбитый с толку, заикаясь). К-кто пьян?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Естественно, вы. Как же я сразу не обратила внимания!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Я пьян?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не я же. Разумеется, вы. В стельку. Или, как выражаются, возможно, у вас на свалке, в дрезину. Или в резину. Это же видно невооруженным глазом.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вы в своём уме?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. За мой ум не волнуйтесь. А вот вы его определенно потеряли с перепою.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Но, но, но, бросьте! Я за всю свою жизнь не был так трезв, как сегодня.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Представляю себе, каким же вы были раньше. (Почти сочувственно.) Миленький, вы же весь в алкоголе! Так натрескаться!

ЛЮСЕНЬКА. Егорушка, а может, ты вправду выпил?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Что? И ты туда же!

ЛЮСЕНЬКА. Да нет, я только подумала.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ.  А тебе думать – негигиенично. (Ко всем.) Да не пил я, не пил!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Чем выше уровень опьянения, тем энергичнее пьяница убеждает других, будто у него ни в одном глазу. Банально, но истина.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (с отчаянием в голосе). Но я же трезв!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (холодно). Все признаки налицо.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (берет брата под руку). Егорушка, Галина права, тебе необходимо проветриться. Выйдем в  прихожую. (Тянет Егора к двери.)

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я тоже что-то припоминаю. Ах, да, когда ты вошел, я сразу обратил внимание на нездоровый блеск у тебя в глазах. Ну ничего, с кем не случается. Мы же тут все свои. (Подмигивает и понимающе похлопывает Егора по плечу.) Ты только не сопротивляйся. Пойдем! А я открою на кухне форточку. (Вместе с женой настойчиво подталкивает Егора к дверям.)

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (в полной растерянности). Но я же трезв!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Кстати, может, дать тебе понюхать нашатыря?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Совсем доконали.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Только не надо буянить. Ты меня уважаешь?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (полностью деморализованный). Уважаю.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Вот и чудесно! И я тебя уважаю. Выйдем, потолкуем по-родственному.

ЛЮСЕНЬКА. Нет, подождите! А как же я?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Что – я? Ты хочешь сказать, что пила с ним за компанию?

ЛЮСЕНЬКА (задохнувшись). Кто? Я, я? Вот уж ни грамма!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, это мы тоже проверим. Во всяком случае, это не лучший способ привязать к себе мужа.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Но я же трезв!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. От вас несёт за версту.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (с силой дышит на Виктора Васильевича). Виктор, ты справедливый человек. Ну скажи, пахнет от меня или нет?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Острый запах отсутствует.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вероятно, заедали сыром «рокфор».

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ничем я не заедал. У вас нет в холодильнике «рокфора».

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ты мог принести кусочек в кармане.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Проверьте.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Мы не в полиции.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. И кроме того, какой смысл обыскивать человека, если он уже закусил.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не закусывал я!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Тем хуже: пили и не закусывали.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (в полном отчаянии). Ну как же вам доказать?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (ледяным тоном). Будь вы трезвы, вы бы не позволили себе упираться, словно козёл, а спокойно бы вышли вон.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (сдаваясь). Нет, что делается. Заклевали в′ороны.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Пошли, пошли, Егор!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (совсем униженно). Ратуйте, люди!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (продолжая подталкивать брата к выходу). Прояви, наконец, благоразумие.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Согласитесь, в таком состоянии вы не можете  участвовать в семейном совете. Речь идет о судьбе совсем молодого человека.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (уже стоя в дверях). Серёга, не поддавайся! Держись, как Джордано Бруно! Гори оно синим пламенем! Съели, сволочи, с потрохами сожрали! Нет, что делается! Что делается!

ЛЮСЕНЬКА. Егорушка, я с тобой. И с трезвым, и с пьяным! До последнего издыхания!

 

Оба выходят, подталкиваемые Еленой Михайловной  и Виктором Васильевичем.

 

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну и денёк! Как сильно стучит в висках. Вероятно, мне не следовало сюда приходить. Но кто мог предположить подобную нервотрёпку. И главное, из-за кого? Родного племянника!

СЕРГЕЙ. Это вы сами с дядей Егором.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Серёженька, неужели у тебя совершенно нет совести?

СЕРГЕЙ. Причём тут совесть? Ну чем я виноват, что хочу жить по-своему?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Что значит «по-своему» и, главное, за чей счет?

СЕРГЕЙ. За свой.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Но у тебя его нет!

СЕРГЕЙ. А вот уеду в Штаты –  появится.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вши у тебя появятся, а не счёт! В Америке только вши ничего не стоят. Как, впрочем, и у нас.

СЕРГЕЙ. Что же мне делать?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. (прежним назидательным тоном). Ты можешь думать обо мне, что угодно, но  в качестве первого шага ты обязан…

 

Ей не дают договорить вернувшиеся Виктор Васильевич и Елена Михайловна.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Фу, если верно, что третья степень беспорядка  — это пожар в сумасшедшем доме во время наводнения, то, кажется, я открыл четвертую. Чтобы прожить в наше время хотя бы день, нужно иметь железные нервы.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Совершенно с тобой согласна. Какой-то ненормальный, взвинченный мир. Даже семейная атмосфера – и та насыщена электричеством. (Меняет тему.) Ну как там, этот… (Кивает в сторону прихожей.)

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Кажется, всё в порядке.  Насилу уговорили.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Слава богу, хоть немного станет потише.

 

В тот же момент в комнату с шумом влетает Егор Михайлович, следом за ним Люсенька. Оба взвинчены до предела.

 

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А, думали избавиться от меня? Зажать рот! Выставить на посмешище? Превратили трезвого человека в пьяную рожу, воспользовались минутной слабостью?! Спасибо, милые родственнички! Век не забуду!

ЛЮСЕНЬКА. И на том свете припомним!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Егор, умоляю, больше ни слова! Ради меня, ради памяти наших родителей!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну нет! Теперь уж вам ничем не пронять Егора Гаркушина! И ты, сестра,  меня уже не разжалобишь! Правда моя вам поперёк горла стала?

 

Галина Васильевна делает движение в его сторону.

 

Назад! Стоять. Не сметь приближаться ближе, чем на три метра!

ЛЮСЕНЬКА. На четыре!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну и братец у тебя!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. А у тебя сын.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А это наше общее чадо!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Не слушай, Сергей, никого! Нанимайся ко мне свалку! В этом твоё призвание! Лучше быть генералом на свалке, чем рядовым при генштабе.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не слушай, Серёжа, этого пьяницу! Ну если тебе так не хочется поступать в институт, я могу тебя временно устроить в МГУ лаборантом на кафедру органической химии.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ха-ха! Лаборантом? А знаете, сколько там получают?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Мне жалко вас! Ради чего вы живете? Каким идеалам служите? Всю жизнь порхали по градам и весям и в конце концов приземлились на свалке. А теперь завидуете тем, кто прожил свой век достойно.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Я завидую? Кому? Вам? Это не вы, а я прожил свой век достойно. У меня было столько женщин, что Казанова мне должен ботинки чистить. А много ли у вас было мужчин? Ха! Мною столько съедено, столько выпито, сколько вам и не снилось! Нет, я свою жизнь прожил не зря. Дай бог каждому так прожить!

ЛЮСЕНЬКА. А сколько не съедено?! Мы с тобой ещё поживём, Егор!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. И как поживём! Иди, племяш, ко мне на помойку — не пожалеешь! У тебя будет столько денег, сколько (с намёком на Галину Васильевну) ни в какой лаборатории не напечатаешь.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не развращай ребёнка!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Спохватились! Раньше надо было думать. А теперь поздно! Он сам развратит любого. Развратишь, племянник?

 

Сергей мнётся, не зная, что сказать.

 

ЛЮСЕНЬКА. Я помогу! А что, я что-нибудь не так сказала?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Всё так, пуповина моей судьбы!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Кошмар, фантасмагория!

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (сестре). Завтра же устраиваешь его лаборантом.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Разумеется. Если он согласится…

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я не спрашиваю, согласится он или нет.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Там работают очень интеллигентные люди.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Куда ему на тридцать тысяч рублей? С его-то замашками? Да ему сейчас вынь да положь никак не меньше пяти тысяч баксов в месяц! Верно, племяш?

СЕРГЕЙ. Не отказался бы.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Зачем ему столько?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Найдет применение: на танцы, шманцы, девочек.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не все же такие многолюбы, как вы. А если он однолюб?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Тем хуже. Одна постоянная обходится дороже, чем десять временных.

ЛЮСЕНЬКА. Я тебя не разорю.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Меня разорить невозможно.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. А дальше что?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А всё остальное. Будет разъезжать по курортам, останавливаться в лучших отелях и при этом оставаться всего-навсего работником свалки. А люди будут думать, что он министр иностранных дел, ха-ха-ха!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, хорошо, а дальше-то что?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. А вам, ненасытная моя, всё мало. Ну, будет ещё подкармливать отца с матерью.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Тьфу, да пропади оно пропадом. Я у него рубля не возьму.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Другие возьмут. Желающие всегда найдутся.

ЛЮСЕНЬКА. Не понимаю, зачем отдавать другим, когда есть свои?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Не смей толкать сына на преступление! Знаю я вашу свалку. Сплошной криминал. Сам сядешь в тюрьму и Серёжу потянешь. Серёженька, мальчик мой, ты умница, ты хороший, ты не пойдёшь работать на свалку, правда?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. За что нам подобное наказание? Мы же воспитывали его в лучших традициях.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. В лучших? А кто, как не ты, запрещал ему ходить с товарищами по школе в походы?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. И при этом спать на земле? Мокнуть под дождём? Есть грязными руками? Ну нет!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Грязи на руках испугался? А грязь в душе тебя не волнует?  Вот вам и в лучших традициях. А ты, сестра?

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. А я причём?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (насмешливо). Не причём? А кто ему доставал справки о болезни, когда он прогуливал уроки? Не хотелось объясняться с классной учительницей. Куда легче было подсунуть справку? И душа спокойна. Нет уж, милые родственнички, придётся и вам нести свою долю ответственности.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вы злой, вы беспощадный демон этой семьи. Вы только делаете вид, что всем довольны, а на деле исходите чёрной завистью к людям, которые на голову выше вас по своему культурному уровню.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Но-но, полегче! Сейчас я и до вас доберусь.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Не доберётесь. Лично мне вы совершенно не интересны.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Да? А кто мечтал за меня выйти замуж, когда я ещё был молодой и холостой? Не вы ли?

ЛЮСЕНЬКА (полная изумления). Она?!

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Она, она. Было дело! И мой низкий культурный уровень её тогда никак не смущал. Как говорится, любовь зла.

 

С коротким придушенным криком изумления Галина Васильевна отшатывается назад. Виктор Васильевич помогает ей устоять на ногах.

 

А что? Не так?

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Я за вас? Вы с ума сошли! (Нервно.) Хи-хи! (Озирается, ища поддержки у остальных.) Как я могла? Что между нами общего?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Значительно больше, чем может показаться на первый взгляд.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Ну, было, Галина, дело, чего уж там. Так ведь какая  женщина  не мечтает обрести семью и родить детей?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Вот вам и хи-хи.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я прекращаю дискуссию. Пора принимать решение.

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА. Серёжа, в конце концов, хороший учёный тоже способен зарабатывать большие деньги. Уж если на то пошло.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ага! Только для этого вначале нужно стать хорошим учёным. Маленький пустячок. А у меня он уже через неделю будет рубить капусту.

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (упавшим голосом). Дальше так продолжаться не может. Мне плохо. Пора принимать решение.  Выбирай, Сергей: свалка или лаборатория?

СЕРГЕЙ (обыгрывая паузу). А если свалка?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Ну, кто оказался прав? Чья взяла? Ай да племяш! Не подкачал! Завтра же выходи на работу! И будет у тебя всё пучком, как говорит твоя цаца македонская!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Вот и договорились.

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (одной рукой обнимая жену за плечи). Всё, Елена, это конец. Мы те самые троглодиты, которые так и не приспособились к изменившимся условия бытия. Идем вымирать, старуха!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА. Идем, старик.

 

Сгорбившись, супруги направляются к выходу.

 

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ (обернувшись к залу). Я только хотел сказать, что тридцатилетие  нашей свадьбы… (Слабо шевелит рукой, давая знать, что празднование отменяется, и грузно оседает на пол.)

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (вскрикивает, потом опускается  на колени и пробует у мужа пульс). Неотложку! Срочно вызывайте неотложку! У него пульс почти не прощупывается.

СЕРГЕЙ. Папа! Я пошутил!

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА (сыну). Отойди! Вызовите те же кто-нибудь неотложку! Это инфаркт. Я ведь предупреждала, что у него слабое сердце.

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ. Этого только не хватало! (Снимает трубку телефона, набирает номер.) Алло, неотложка? Срочно приезжайте!

ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА (Сергею). Дошутился!

СЕРГЕЙ. Что же мне делать?

ЕГОР МИХАЙЛОВИЧ (в трубку). Записывайте адрес…

 

 

З А Н А В Е С.

 

 

Leave a Comment

Обратная связь

 

Введите имя

Введите E-mail

Введите сообщение

×