Содержание

Как труд историка приятен!…. Никак не ладится игра…. Я знаю почти досконально, каким я являюсь теперь….. Когда навек сомкнет глаза кумир….. Идеала нет и быть не может….. Мир устроен очень равновесно….. Весной, когда растаял снег….. Мне импонировал всегда живой язык иносказаний….. Меня не покарает бог и черт меня не приласкает….. Идеалист опасен, как наган….. Я отвергаю всякое насилье….. 90-е….. Зачем нужна победа над врагом?….. Не щекочу деньгами нервы….. Кто сделал друга из врага….. Я надумал жить по совести….. Умный в гору добром не пойдёт….. Как вечны мысли о высоком…. Герой не может умереть….. Не царское дело — мечтать по ночам… В мире мыслей и идей рыночного спроса…..
(Продолжение следует.)

 

* *
Как труд историка приятен!
Как доказательства строги!
И вот уже средь белых пятен
Пошли кровавые круги.
И вот уже сменили роли
Герои, слуги, палачи.
И человек, принесший волю,
Ее крошит, как кирпичи.
И жертвы, узники тирана,
Ему до даты роковой
В искусстве лести и обмана
Являлись кровною родней.

Бойцы, проверенные делом,
Друг другу в дружбе и любви
Клялись своей душой и телом
И все же душ не сберегли.

Шуршит страница за страницей,
Историк завершает труд,
Где узнаваемые лица
Своих в упор не узнают.

Все меньше в прошлом белых пятен,
Но тело сотрясает дрожь.
Историк, добрый мой приятель,
Оставь их белыми, не трожь!

* *
Никак не ладится игра,
И барабан все время глушит.
Да дирижер еще вчера
Лапшу повесил мне на уши.

Валторна даже не поет,
А верещит утробным стоном,
Все потому, что целый год
Флиртует с наглым саксофоном.

И скрипка — тоже хороша!
Всегда довольная собою,
Для зала сделав антраша,
Кривится в сторону гобоя.

А этот маленький тромбон,
Сверкая лысиной и потом,
Находит с арфой общий тон
И громко ссорится с фаготом.

Порядок нужен, словно луч
Во мгле холодной и разверстой.
И я, простой скрипичный ключ,
Стучу по голове оркестра.

* *
Я знаю почти досконально,
Каким я являюсь теперь:
То шумный, то слишком печальный,
То грубый, то ласковый зверь.

Я знаю свои недостатки:
То дерзок, то низменный льстец,
То кислый, то приторно-сладкий,
То волк я, то стадо овец.

Я знаю и в чем моя сила:
За дело пойду напролом,
Спляшу, подбоченясь красиво,
Спою за похмельным столом,

Я — свет, разложившийся в призме,
Буран на исходе весны,
Я слепок общественной жизни,
Я сколок великой страны.

* *
Когда навек сомкнет глаза кумир,
То на какой-то миг, не очень краткий,
От резкой боли вздрагивает мир,
Как от удара острым под лопатку.

И кто-то, потрясенный и больной,
Чьи нервы оказались на пределе,
Уходит за кумиром в мир иной,
Уже не видя свет в конце туннеля.

Осиротела скорбная земля,
Ушла вода навеки из колодца,
И как у абсолютного нуля
Застыли всплески мыслей и эмоций.

Но жизнь ни в чем не терпит пустоты.
Духовность разменяв на миллионы,
Она творит эрзацы красоты
И наполняет воплем стадионы.

Ей скорбь по уходящему смешна,
Как женщине балованно-роскошной,
Поскольку жизнь бессмертна и грешна
И не живет ни будущим, ни прошлым.

Вот почему, не ведая конца,
Она с маниакальностью вампира
И неуемной волею творца
Вынашивает нового кумира.

* *
Идеала нет и быть не может,
Разве только в сладостных мечтах.
Идеал, когда мороз по коже
И не здесь, а там, на небесах.

Но творец, помучившись немало,
Отравил навеки род людской
Страстною тоской по идеалу,
Безнадежной, черною тоской.

Сотворив на зависть Вельзевулу
Марево в далёком далеке,
Он его наполнил сладким гулом,
Чтобы люди мучились в тоске.

С той поры душа из тела рвется
Ради полупризрачной мечты
И сгорает в пламени эмоций
И сжигает за собой мосты,

Воплощая образ из металла,
Музыки, стихов и янтаря,
Никогда не видя идеала,
Но его во всем животворя.

Ради невозможного готова
Самое себя зарыть в золе.
Но не в силах смертный божье слово
Обессмертить делом на земле.

Потому, рассыпавшись на гроздья,
Сквозь безмолвный сумрачный эфир
Ночью нам подмигивают звезды,
Зазывая в идеальный мир.

* *
Мир устроен очень равновесно.
С похвалой соседствует укор,
Если где-то во вселенной тесно,
Значит, где-то сказочный простор.

Горы не бывают без равнины,
И воде опорой служит твердь.
Целому не быть без половины,
Как без жизни невозможна смерть.

Не бывать безветрию без ветра.
Неразлучны лень и тяжкий труд.
И палач и будущая жертва
Как соседи добрые живут.

Хищник с травоядным — антиподы,
Но они не могут быть порознь.
Вечно рядом рабство и свобода,
В неразрывной связке мир и рознь.

То и это – божии созданья,
Волк и заяц, умный и кретин,
Человек – вершина мирозданья,
Человек – скотина из скотин.

За зимой грядет цветенье вишни,
Трезвость мысли – в обществе химер.
Так вершит вселенною Всевышний
От земли до самых горних сфер,

Строго равновесье соблюдая
Между жарким пламенем и льдом,
Между адом и блаженством рая,
Между человеком и скотом.

* *
Весной, когда растаял снег,
В канун большого пробужденья
Ушел из жизни человек,
Пройдя обряд упокоенья.

Он тихо путь земной прошёл,
Без громких дел и абордажей,
Всю жизнь свою пахал как вол
И ничего себе не нажил.

Ушел как тень. И оттого
И вслух, и шепотом на ухо
Все, хоронившие его,
Ему желали землю пухом.

Но знает труженик не зря,
С лицом морщинами изрытым,
Что даже мягкая земля
Имеет качества гранита.

Не покорить ее кнутом-
Сомнет, раздавит и погубит.
И наше счастье только в том,
Что камень труженика любит.

Однако зная, что обман
Всегда останется обманом,
Мы верим в сладостный дурман,
Как в провиденье капитаны.

Не ставим истину ни в грош
Как наваждение мирское.
И верой-правдой служит ложь
Нам путеводною звездою.

…Старик знамение кладет
И молит Господа особо…
Да будет вечно проклят тот,
Кто правду выскажет у гроба!

Ушел хороший человек
В канун весеннего цветенья,
Чтоб упокоиться навек
И обрести отдохновенье.

В заподнебесные края
Вознесся он бесплотным духом.
А каменистая земля
Ему навеки стала пухом.

* *
Мне импонировал всегда
Живой язык иносказаний,
Язык условного труда,
Условных мыслей и желаний.

Язык вполне условных чувств,
Живущих краткое мгновенье,
И воркотня из нежных уст
С оттенком легкого шипенья.

Мне импонировал всегда
Секрет улыбок сокровенных
И шелест листьев у пруда
В момент супружеской измены.

Я объяснить любому мог
В серьезном и шутливом плане,
Чем близок мне китайский бог,
Застывший в солнечной нирване.

И если, лесть пуская в ход,
Мне кто-то делал комплименты,
Я понимал, он явно лжет,
И осыпались позументы.

Когда смыкались надо мной
Густые тучи невезенья,
Я не бросался с тенью в бой
И не искал в огне спасенья.

Я к мысли сызмальства привык,
Её усвоив очень рано,
Что человеческий язык
Далек от логики тарана.

А тот, кто лезет напролом
И ранит стрелами презренья,
Себе покажется ослом,
Когда наступит час прозренья.

Волхвы несут благую весть,
Внушая людям небылицы,
И смысл не в том, чтоб в гору влезть,
А чтоб живым с нее спуститься.

* *
Меня не покарает бог
И черт меня не приласкает.
Я сделал в жизни все, что мог,
Чтоб мне открылись двери рая.

Любил детей, любил жену,
Был верен им, как пес приблудный.
Не затевал ни с кем войну
И не ругался вслух прилюдно.

Спешил сторонкой обойти
Страстей схлестнувшуюся груду,
Не становился на пути
Стремглав несущемуся люду.

Не улыбался дуракам,
Не сотворял себе кумира,
Не тратил пыл по пустякам
И не бесился буйно с жира.

Порою глухо сатанел
От надоевшего бесправья,
Но, словно всадник на коне,
Был выше жухлого бестравья.

Так почему, как только плоть
Ныряет мягко в сон пугливый,
Я вижу: хмурится Господь
И скалит зубы черт плешивый?

* *
Идеалист опасен, как наган,
Как автомат, как десять тонн взрывчатки,
Как ядерная пыль, как ураган,
Несущий беспредел и беспорядки.

Его глаза — вместилище добра,
Нетленного библейского зарока,
И, как огонь священного костра,
Освобождают души от пороков.

Он славит солнце, отвергает тьму,
Не предает души инстинктам низким.
Я был идеалист… И потому
Доставил очень много горя близким.

* *
Я отвергаю всякое насилье
Над сердцем, над душой, над головой,
Над чувствами, над мифами, над былью,
Над мертвою водой и над живой.

Я отвергаю грубые насмешки
Над нежностью и чувственным огнем,
Над королевой, над слоном, над пешкой,
Над каторжником и над королем.

Я отвергаю язву подозренья
В сомнительности выстраданных слов,
В открытости холодного презренья
К горячему приверженцу костров.

Я отвергаю черную проказу
Идеологий, связанных с войной…
Но в жизни я не встретился ни разу
С людьми, во всем согласными со мной.

90-е

Сейчас не время для поэзии,
Сейчас не время для стихов.
Страну замучили, заездили,
Раздергали до потрохов.

Расхристана и неустроенна,
Сама себя корит и гнет.
Ее ругает всяк по-своему,
Ленивый разве что не пнёт.

Какие там переживания!
Какие запахи духов!
Сегодня проза выживания
Важней романтики стихов.

И будоражит сердце дамское,
Как цель — охотника-стрелка,
Уже давно не мушка шпанская,
А мушка с пальцем у курка.

Кому нужны телячьи нежности
И трепет бьющихся сердец,
Когда во всей своей безбрежности
Сияет золотой телец,

Когда с улыбкою счастливою
Меняют волю на аркан,
Когда, простясь с плакучей ивою,
Гребут охапками дурман.

В быту, на улице, в профессии
Не обойтись без кулаков…
Сейчас не время для поэзии,
Сейчас не время для стихов.

* *
Зачем нужна победа над врагом?
Чтоб ощутить пьянящий звон металла,
Чтоб стать на грудь железным сапогом
Того, кто шел на вы, открыв забрало.

А всё могло ведь быть наоборот,
И ты б лежал под сапогом проклятым.
Но ты — спаситель, воин, ты — оплот,
А враг — он вечно будет виноватым.

Зачем нужна победа над врагом?
Чтоб в жилах кровь быстрее заиграла,
Чтобы дотла не твой спалили дом
И не твоя жена над ним рыдала,

Чтоб увидать в глазах врага испуг…
Но вот что мучит в тяжкий час досуга:
А может, он совсем не враг, а друг,
И просто вы не поняли друг друга?

* *
Не щекочу деньгами нервы,
Хотя и бедность не терплю.
Мне фунты, доллары и евро
Сродни убогому рублю.

Мне горечь выжженной полыни
Близка, как розы аромат,
И неразлучны в заединье
Прекрасный рай и грозный ад.

Мне луг, усеянный цветами,
Подобен росписи дворца.
И лед, и яростное пламя
Имеют общего творца.

Дружны оазис и пустыня,
Кураж и мерзостная дрожь,
Смиренье духа и гордыня,
И разновидность правды — ложь.

Смятенью духа безмятежность
Нужна как воздух, как вода.
Жестокость порождает нежность,
А лень — желание труда.

Закон гармонии природы —
Существовать в добре и зле.
И насмерть рубятся народы
Во имя мира на земле.

* *
Кто сделал друга из врага,
Тот понимает без натяга,
Что жизнь особо дорога,
Когда направлена во благо.

И кто однажды даст зарок,
Что праздник сделает из буден,
Получит право, как пророк,
Явиться с вещим словом людям.

Кто мир единожды потряс
Неукротимой жгучей верой,
Тот фарисеям в судный час
Предстанет пламенным примером.

И кто грехом или грешком
Себя ни в чем не запятнает,
Пройдет в игольное ушко
И обретет чертоги рая.

Но нет пророка на Руси.
И потому без рассуждений
Мы строим, не жалея сил,
Воздушный замок заблуждений.

* *
Я надумал жить по совести,
Чтобы знала вся страна.
— Это что еще за новости! —
Лоб наморщила жена.

А сотрудники от хохота
Повалились на паркет.
Я еще такого грохота
Не слыхал за сорок лет.

Мне сказал приятель искренно:
— Ради Бога, не труби!
Перестань глаголить выспренно,
Лучше водки пригуби!

Хохотнул сосед у булочной
— Между прочим, «патриот»:
— Я считал, что ты придурочный,
Но никак не идиот.

Сын без облачка сомнения
И смущения сказал:
— Ты достоин уважения,
Но большой оригинал.

Ну и публика нахальная!
Пусть смеются надо мной!
Это все-таки локальнее,
Чем над целою страной.

* *
Умный в гору добром не пойдет,
Он ее обойдет стороною,
Умный знает, что там его ждет,
Кроме счастья парить над землею.

Умный знает: цена высока,
А гора не прощает ошибок.
Это снизу блестят облака
Чередой белозубых улыбок.

Умный знает: пока ты внизу,
На восторг не натянуты вожжи,
Сердце рвется идти на грозу.
Страх приходит значительно позже.

Почему же всему вопреки,
Подавляя тревоги причину,
Жизнь готовы отдать дураки
Ради счастья взойти на вершину?

* *
Герой не может умереть,
Герой не может кануть в лету.
Блестят глаза, сверкает медь,
И рифмы мучают поэты.

Герой привычен к похвале,
К безумью бешеных оваций,
К суровой складке на челе
И поклоненью юных граций.

В его глазах горит огонь
Совсем особенного свойства.
Лавровый нимб и белый конь —
Как атрибутика геройства.

Властитель мыслей и судеб
Глядит в толпу, прищурив вежды,
Он дал ей зрелища и хлеб
И целых два гроша надежды.

И если вдруг герой решит
Укрыться в тень, природе внемля,
То тот, кто им руководит,
Не даст ему сойти на землю.

Его призванье – пьедестал
И поклонение народа.
А что смертельно он устал,
Известно только кукловоду.

Но, вовлеченный в круговерть
Побед, восторгов и сонетов,
Герой не смеет умереть,
Герой не смеет кануть в лету!

* *
Не царское дело — мечтать по ночам
О песнях в шинках придорожных.
Не царское дело — позволить мечам
Пылиться в серебряных ножнах.

Не царское дело — глядеть на народ,
Любовью и жалостью мучась.
Не царское дело — сбираться в поход
И думать про горькую участь.

Не царское дело — в присутствии дам
С хлыстом гарцевать на параде.
Не царское дело — внимать соловьям,
Велев замолчать канонаде.

Не царское дело — пытаться понять
Куда нас ведет проведенье.
Не царское дело — добро раздавать
И жить благолепным раденьем.

Не царское дело, пройдя алтарем,
Чураться разгульного блуда.
Поэтому, даже родившись царем,
Я стал бы бродяжкою Буддой.

В мире мыслей и идей
Рыночного спроса
Часто мучают людей
Бренные вопросы.

Что такое деньги, власть,
Царские заботы?
Как в историю попасть
По большому счету?

Можно острым палашом
Изничтожить местность.
Вот Иудой хорошо –
Деньги и известность.

Пусть Христа однажды он
Предал. Ну и что же?
Кто Иудой был рожден,
Не предать не может.

Впрочем, в этом ли вопрос?
Все едино, право:
Что Иуда, что Христос,
Лишь бы грела слава.

Светлый образ палача
Не стирают годы:
Хорошо косил с плеча
Целые народы!

Помолясь на образа,
Изгалившись в блуде,
Царь Иван колол глаза
Новгородским людям.

Потрудился у костра
Поджигатель модный –
И остался Герострат
В памяти народной.

Стать святым куда трудней –
Не пускают черти,
А известности, ей-ей,
Хочется до смерти!

К славе тянется народ,
Как озябший к печке.
Кто в Иуды? Шаг вперед!
Есть еще местечко!