Юрий Котлярский

e-mail: kotlarskiy@gmail.com
Тел. +7(916)680-62-61
+7(495)631-01-28

Водевиль о водевиле
или
Мама в квадрате

Лёгкая комедия в двух действиях

Действующие лица

Фёдор Петрович Хлопунов, начинающий театральный режиссёр
Елизавета, молодая актриса
Станислав, молодой актёр
Виктория Николаевна, мать Станислава
Алексей Михайлович, возрастной актёр

Действие первое

Сцена репетиционного зала театра. В центре нечто вроде небольшого зелёного холмика. В остальном почти никаких декораций, только справа в ряд несколько стульев и рабочий стол режиссёра. На столе некоторые аксессуары, которые потребуются по ходу спектакля: рабочая рукопись пьесы, музыкальный центр, веер, гитара.
На сцене Хлопунов, Елизавета, Станислав и Алексей Михайлович. Елизавета и Станислав возлежат на холмике в позе отдыхающих путешественников. Хлопунов за режиссёрским столом. По правую руку от него, свободный от игры, расположился на стуле Алексей Михайлович.

ХЛОПУНОВ. Итак, приступаем к репетиции музыкальных фрагментов водевиля. Но прежде чем Елизавета исполнит песенку Евы, ещё раз уточним, в чём, собственно, заключается квинтэссенция нашей пьесы. А заключается она в исторической ретроспективе эволюции взаимоотношений между мужчиной и женщиной от ветхозаветного Адама до наших дней и их производной – эволюции поцелуя. Однако в силу скудости наших знаний мы можем лишь строить предположения, как именно они трансформировались в течение веков, а тем паче тысячелетий. Вот почему мы рассматриваем данную сцену исключительно через призму собственных представлений, основанных исключительно на нашей интуиции и фантазии, Но мы, артисты, люди не робкого десятка и не боимся брать на себя ответственность. Ведь впереди у нас средние века с их рыцарским поклонением даме сердца, о которых нам известно намного больше, эпоха просвещения и самоутверждения женщины, наконец, девятнадцатый век, всё ещё стремящийся возвести женщину на пьедестал Богоматери, ну и, разумеется. новое время с его полной сексуальной раскрепощённостью. Но это будет потом! Пока же, друзья, вернёмся к истокам, то есть к Адаму и Еве. Что мы имеем в сухом остатке? В результате провокации, коварно спланированной Змием, наши прародители вынуждены были оставить рай, где вели счастливую и безбедную жизнь. С тех пор им пришлось познать все тяготы пребывания на грешной земле. Как сказано в Библии: «Много они перенесли страданий и горя…» Смею даже предположить, что наши герои в течение многих лет, — а жили они ещё очень долго, — бродили по земле в поисках обетованного уголка, где бы могли, наконец, осесть и зажить нормальной человеческой жизнью. Именно этот, бродячий, период их жизни отражён в песне, которую предстоит исполнить Елизавете в образе Евы. Итак, представим себе, что Адам и Ева, утомлённые продолжительным переходом, выходят на поляну и опускаются на этот холмик, чтобы дать отдых ногам и телу. И здесь Ева поёт любимому Адамчику свою грустную песенку, а затем одаривает его нежным целомудренным поцелуем. Понятно?
ЕЛИЗАВЕТА. Более чем.
ХЛОПУНОВ. Тогда начинаем. Включаю минусовку.

Нажимает на пульт управления музыкальным центром. Звучит вступление.

Песня Евы
Нас изгнали из рая.
Это мука такая!
Что нам делать, не знаю,
Но Господь, видно, прав.
Ах, Адамчик мой сладкий,
Ты меня без оглядки
Положил на лопатки.
То-то счастлив Удав!

Мы, конечно, неправы,
И напрасно Удава
Мы послушались, право, —
Он так сладко шептал.
Но ведь нас было двое
И своей головою
Надо думать порою.
Вот и вышел скандал.

И Адама, и Еву,
Всех нас тянет налево.
Лучше б старою девой
Я осталась в раю.
Этот змей подколодный
За грешок первородный
Сделал полуголодной
Дольче вита мою.

Ах. Адамчик мой милый,
Пусть что было, то было,
Но понять я не в силах
Этот праведный суд:
Мы блуждаем с котомкой,
Спотыкаясь в потемках,
А ведь наши потомки
Райской жизнью живут.

ХЛОПУНОВ. В принципе нормально, но чего-то недостаёт. Какой-то изюминки. Как по-вашему, Алексей Михайлович?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Да вроде бы всё на месте. И голосок чистый.
ХЛОПУНОВ. Я не про песню, я про антураж. Не слишком ли он банален? Мне кажется, не хватает чуточку авангарда, щепотки соли? Публика обожает, когда её время от времени эпатируют.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Можно добавить и авангарда.
ХЛОПУНОВ. Вот, например, во время исполнения песни Ева поглаживает Адама по голове? До банальности просто. А почему бы ей одновременно не положить левую ногу ему на грудь? Гарантирую, это взбодрит, как минимум, мужскую половину зала. Да и женская не останется равнодушной. А ну-ка, Елизавета, закинь ногу на грудь Адама! (Елизавета выполняет приказание.) А теперь повтори последний куплет. (Елизавета повторяет куплет и вопросительно смотрит на Хлопунова.) Ну вот, теперь совершенно другое дело, сразу ощущается эмоциональный посыл! Даже у меня что-то зашевелилось. Как, Алексей Михайлович?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. С ногой оно, пожалуй, живее будет.
ХЛОПУНОВ. Решено, фиксируем ногу на груди. Кстати, и музыкальное сопровождение тоже неплохо было бы сделать ближе к мейнстриму. Например, посадить с краю гармониста в красной косоворотке. Не всё же плестись в хвосте у классики. Сейчас это в тренде. Как думаете, Алексей Михайлович?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Попробуйте. Только в меру, без перехлёста…
ХЛОПУНОВ. Это вы мне? Да по сравнению с другими режиссёрами я сама скромность. У иных даже персонажи Мольера одеты, как австралийские аборигены, а матерятся, как солдаты на фронте. А у меня что Ева, что Адам – чисто библейские персонажи. Так что у нас далее? Ах да, поцелуй. Тот самый целомудренный поцелуй, о котором я упоминал выше и о характере которого мы не имеем ни малейшего представления. Но, тем не менее, кое-какие допущения можем себе позволить. На мой взгляд, всё, что делали Адам и Ева, они делали по наитию, поскольку во всём были первыми, но делали со всей присущей им чувственностью. Поэтому даю установку: поцелуй должен быть целомудренным, но вместе с тем достаточно продолжительным, чтобы публика имела время его прочувствовать. Елизавета? Станислав?
СТАНИСЛАВ, ЕЛИЗАВЕТА (вместе). Всё ясно.
ХЛОПУНОВ. Тогда вперёд! Елизавета, не спи, целуй своего Адама!

Вытянув губы, Елизавета пытается дотянуться до лица Станислава, но ей мешает её же нога, лежащая на груди партнёра. В конце концов ей удаётся коснуться губами губ Станислава, но, словно обжёгшись, она тут же откидывает голову и возвращается в исходное положение.

ЕЛИЗАВЕТА. Ничего не выходит.
ХЛОПУНОВ. Что не выходит?
ЕЛИЗАВЕТА. Поцелуй. Нога мешает.
ХЛОПУНОВ. А разве она ещё на груди? Так сними её. Ногу мы уже отработали.

Елизавета убирает ногу с груди Станислава.

СТАНИСЛАВ. Ну и ножища, всю грудь отдавила. Гиря, а не нога.
ЕЛИЗАВЕТА (возмущённо). Это моя-то стройная ножка — гиря?
СТАНИСЛАВ. Не моя же!
ЕЛИЗАВЕТА. Невежа!
ХЛОПУНОВ. Прекратить пререкания! Итак — поцелуй. Нежный и целомудренный, но в то же время достаточно терпкий. Целуй же! Публика сгорает от нетерпения!

Елизавета повторяет попытку. С прежним успехом.

ХЛОПУНОВ. Стоп! Отставить! И это называется поцеловать любимого человека? Я бы, скорее, назвал это поцелуем, каким удостаивают покойника в морге. Пробуем ещё раз. Ты должна так поцеловать своего Адама, чтобы он вздрогнул от истомы, а не отшатываться, как от раскалённой сковороды,
ЕЛИЗАВЕТА. А если не получается.
ХЛОПУНОВ. Что значит, не получается? Должно получиться, на то ты и актриса.
ЕЛИЗАВЕТА. Должно, а не получается. Потому что у него губы, как капустная тёрка. Да ещё и отталкивает.

Несколько ранее с левой стороны сцены, никем не замеченная, появляется Виктория Николаевна. Некоторое время она молча наблюдает за репетицией, но тут не выдерживает и вмешивается в диалог.

ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И неудивительно. милочка. Прежде чем кивать на других, взглянули бы на себя. Да от вашего поцелуя любой мужчина скукожится. Как уж там взаимность!
ХЛОПУНОВ. Это что ещё за явление? Кто вы такая? Женщина, покиньте, пожалуйста, репетиционный зал.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Извините, но я только хотела сказать…
ХЛОПУНОВ. Скажете в другом месте. А здесь я принимаю решения.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И тем не менее…
СТАНИСЛАВ. Мама? Ты что тут делаешь?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да вот зашла посмотреть.
ХЛОПУНОВ. А-а, вы мать Станислава?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. К вашим услугам.
ХЛОПУНОВ. И вас зовут…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Виктория Николаевна. Кстати, тоже в прошлом актриса.
ХЛОПУНОВ. Рад познакомиться. И всё-таки прошу вас освободить помещение. Вы нарушаете репетиционный процесс.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Послушайте, молодой человек, неужели вы откажете матери в такой малости, как в возможности поприсутствовать на репетиции спектакля, в котором занят её собственный сын. Где у вас сердце?
ХЛОПУНОВ. Только не давите на сострадание.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но поймите и вы меня! Стасик только в этом году окончил училище, и мне как матери и ветерану сцены небезразлично, насколько он овладел профессией. Ведь это его первая роль.
ХЛОПУНОВ. Не только его. Здесь всё, что вы видите, происходит впервые. Надеюсь, Станислав рассказал вам, что мы маленький антрепризный коллектив, организованный совсем недавно на средства одного молочного короля, которому захотелось стать ещё и продюсером, и что это наш премьерный спектакль?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Какая прелесть! Впервые слышу. К сожалению, Стасик утаил от меня некоторые обстоятельства.
ХЛОПУНОВ. И уж если быть откровенным, то это и мой режиссёрский дебют.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. От души поздравляю! Тогда я тем более надеюсь оказаться полезной.
ХЛОПУНОВ. Каким образом?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Видите ли, у меня более чем сорокапятилетний актёрский стаж. За свою творческую жизнь я переиграла больше ролей, чем нолей в гугле. К величайшему сожалению, всё когда-то кончатся. Но теряя одно, мы приобретаем другое. Я имею в виду свой жизненный и театральный багаж. Ах, если бы его можно было конвертировать в рубли или доллары, я была бы миллиардершей. Но с вами я готова поделиться им на бескорыстной основе.
ХЛОПУНОВ. Благодарю, не вижу необходимости! Предпочитаю нарабатывать собственный опыт, а не пользоваться чужим. Свой как-то надёжнее. Особенно с прицелом на будущее.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Весьма похвальный подход. На заре своей актёрской карьеры я исповедовала те же принципы, что и вы. Но, надеюсь, что на этом пути вы набьёте себе значительно меньше шишек, чем набила их я. В таком случае разрешите мне хотя бы остаться и поприсутствовать на репетиции.
СТАНИСЛАВ. Мама, прошу тебя….
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Стасик, извини, но не тебе решать остаться мне или уйти. (Хлопунову.) Так вы позволите?
ХЛОПУНОВ. Да уж придётся. Человеку с таким характером, как у вас, проще пойти навстречу, чем отказать. Бог с вами, оставайтесь! Но при одном условии: обещайте, что ни под каким соусом не станете вмешиваться в репетиционный процесс и давать советы,
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Клянусь всеми святыми, что буду нема как рыба. Бездыханная Дездемона покажется верхом болтливости в сравнении со мной. Разрешите присесть?
ХЛОПУНОВ. Прошу! (Широким жестом указывает на свободные стулья.) Любой на выбор.

Виктория Николаевна пересекает сцену и усаживается на один из стульев по соседству с Алексеем Михайловичем. Однако тут же встаёт и, прихватив стул, со словами: «Так будет лучше.» — усаживается в сторонке.
Хлопунов медлит с продолжением репетиции, неуверенно переводя взгляд с актёров на женщину и обратно.

ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вас что-то смущает?
ХЛОПУНОВ. Сам не пойму. Никак не могу сосредоточиться.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Умоляю, не обращайте на меня никакого внимания. Считайте, что меня нет.
ХЛОПУНОВ. Попробую. Так на чем мы остановились? Да, на том, что Ева целует Адама. Елизавета, повтори, пожалуйста, поцелуй. И никаких отговорок.

Елизавета через силу касается губами губ Станислава, но, как и в предыдущий раз, быстро отшатывается в исходное положение.

ХЛОПУНОВ (чуть не стонет). Да не так, не так!
ЕЛИЗАВЕТА. А как?
ХЛОПУНОВ. Мягче, чувственнее, нежнее. Будь я женщиной, я бы тебе показал, как надо.
ЕЛИЗАВЕТА. Вот и покажите.
ХЛОПУНОВ, Что? Ты мне предлагаешь? Нет уж, целовать мужчин – твоя привилегия. Попробуй-ка ещё раз.
ЕЛИЗАВЕТА. Лучше всё равно не получится.
ХЛОПУНОВ. Должно получиться! Целуй!

И опять Елизавета комкает мизансцену.

ХЛОПУНОВ. Действительно, не поцелуй, а сапоги всмятку. Такое впечатление, что ты, никогда не целовалась с мужчинами. В лучшем случае – с папой. И то в детстве.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Папа – не мужчина.
ХЛОПУНОВ. Кажется, вы обещали не вмешиваться.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я и не вмешиваюсь. Я лишь хотела сказать, что папа тут не причём.
ХЛОПУНОВ. А кто причём?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Хотите знать истинную причину?
ХЛОПУНОВ. Да уж поделитесь, раз начали.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Причина в самих актёрах.
ХЛОПУНОВ. В каком смысле?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. В прямом. Чтобы изобразить любовь на сцене, необходимо в жизни хотя бы нейтрально относиться друг к другу. Ох, извините, я ведь, кажется, обещала молчать, как Дездемона в гробу.
ХЛОПУНОВ. Нет уж, начали — договаривайте!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А как же обет молчания?
ХЛОПУНОВ. Я освобождаю вас от него на время.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ну, если вы так настаиваете…
ХЛОПУНОВ. Не кокетничайте. Так в чём причина? Я слушаю.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Взгляните на них! Они же терпеть не могут друг друга. У вашей героини на лбу написано, что ей противно даже прикоснуться к Адаму. Какой уж там поцелуй! А без достоверного поцелуя зритель не поверит и во всё остальное.
ХЛОПУНОВ. Елизавета, Станислав, это правда? Вы что, поссорились? (Оба не отвечают.) Стало быть, правда. Как же я сам не заметил? (Виктории Николаевне.) А вы зоркая!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Интуиция, любезный мой режиссёр. Поживите с моё, и тоже научитесь заглядывать в человеческую душу, как хозяйка в кастрюлю с супом. Вот это и есть то, что называется жизненным и профессиональным опытом, и чем я могу бескорыстно делиться, не в ущерб собственному бюджету.
ХЛОПУНОВ. И всё-таки тут что-то не так.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Всё ещё сомневаетесь?
ХЛОПУНОВ. В какой-то мере.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Стасик, вот господин режиссёр по-прежнему сомневается. Разреши наши сомнения. Отвечай, не молчи!
СТАНИСЛАВ. Мама, это наше личное дело.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. О нет, оно было личное за пределами сцены. Но выносить свои отношения на подмостки – непрофессионально. (Елизавете.) А вы что молчите, любезная, как будто вас не касается?
ЕЛИЗАВЕТА. Извините, но я не собираюсь делиться с кем попало своими проблемами. ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Э, нет, во-первых, я вам не кто попало, а мать вашего партнёра по сцене… А во-вторых… Хотя всё остальное уже не имеет значения. (Хлопунову.) Простите, как вас величать по имени-отчеству?
ХЛОПУНОВ. Фёдор Петрович.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Так вот, уважаемый Фёдор Петрович, теперь, надеюсь, понятно, почему постановка в таком составе обречена на провал?
ХЛОПУНОВ. И что мне делать?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я вижу только один выход: пригласить на роль Евы другую актрису.
ЕЛИЗАВЕТА. Это ещё почему?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А потому, что, выходя на подмостки, актёр обязать оставить в гримёрке всё личное. Вы, милочка, актриса, и этим всё сказано. Одним словом, Фёдор Петрович, судьба спектакля в ваших руках. Но в таком составе его ждёт оглушительное фиаско. Поверьте моему опыту.
ХЛОПУНОВ. Даже не знаю… Вы меня окончательно сбили с толку.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Думайте не о людях, а о спектакле.

Елизавета закрывает лицо руками и тихо всхлипывает.

АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (вмешивается). Позвольте, я возражаю! На мой взгляд оптимальным решением тогда уж было бы увольнение не Евы, а, скорее, Адама.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ой ля-ля! И чем же мой сын заслужил вашу немилость?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Да тем же, чем и Елизавета вашу.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я защищаю не сына, а сценический образ. И вообще, кто вы такой, что вмешиваетесь в наш разговор?
ХЛОПУНОВ. Разрешите представить: Алексей Михайлович, наш возрастной актёр, участник спектакля.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Либо, если уж отстранять, то отстранять сразу обоих. По крайней мере, до тех пор, пока они не помирятся.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Один совет не лучше другого. И как долго прикажете ждать? Год, два? А если они вообще не помирятся?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Почему не помирятся? Впрочем, не я здесь хозяин. ХЛОПУНОВ. А я не знаю, да и не хочу знать, что между ними произошло, но одно очевидно: артисты, которые так неприязненно относятся друг к другу, едва ли смогут достоверно сыграть влюблённых. Что верно, то верно. Хотя, с другой стороны, как я уже говорил, мы маленький антрепризный театр, и у меня нет второго состава. Ну, допустим, уволю я кого-то из них, к примеру, Елизавету, и что? Что дальше? Да я с ног собьюсь, прежде чем найду подходящий типаж. А если и найду, то где уверенность, что ссора не повторится? К тому же начинать заново, значит потерять темп и не уложиться в бюджет. Да продюсер меня повесит и будет прав. Не говоря уж о том, что замена актрисы не гарантирует качества.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Гарантирует! Я его гарантирую!
ХЛОПУНОВ. Каким образом?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Элементарно, Ватсон! Послушайте, почему бы вам не попробовать на роль Евы меня? Будьте уверены, уж я, с моим опытом, отыграю её, как по нотам. И кстати, даже не потребую гонорара. Из чистой любви к искусству. (При виде всеобщего изумления.) В чём дело? Что вас так удивляет?
СТАНИСЛАВ. Мама, ты хоть понимаешь, что говоришь? Ну какая из тебя Ева? В твоём-то возрасте!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. В каком моём? А грим на что? Да стоит мне навести макияж, ни одному зрителю в голову не придёт дать мне больше тридцати девяти. В крайнем случае, сорок. Уж я-то знаю себя. А что касается поцелуя… Милый мой! Ты даже не представляешь, какими приёмами я владею. В отличие от тебя. Это восторг! Да после моего поцелуя зал взорвётся аплодисментами.
СТАНИСЛАВ. Ты кого собираешься целовать?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тебя, естественно. Ты же у нас Адам!
СТАНИСЛАВ. В губы?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ну не в лоб же.
ЕЛИЗАВЕТА. Фёдор Петрович, почему вы молчите?
ХЛОПУНОВ. А что я должен сказать?
ЕЛИЗАВЕТА. А по-вашему – нечего? Почему вы позволяете этой… даме вести себя так, как будто она хозяйка театра? Да она просто издевается над всеми нами! Вмешайтесь, пожалуйста, или я… я действительно откажусь от роли.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И мудро поступите.
ЕЛИЗАВЕТА. Ну, это уж слишком! (Делает вид, что хочет уйти.)
СТАНИСЛАВ. Если Елизавета уйдёт, то я тоже отказываюсь играть в спектакле.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. С облегчением, сынку! Какое благородство! Типично русская манера вступаться за сирых и слабых, даже не интересуясь их мнением. Однако не воображай, что и тебе тоже не найдётся замена. (Алексею Михайловичу.) Молодой человек! Простите, запамятовала, как вас зовут?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Алексей Михайлович.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Знаете, я подумала… А почему бы вам не сыграть Адама? Только не надо сразу ссылаться на возраст. Во-первых, вы ещё ого-го! Сокол, орёл, кондор! Во-вторых, давайте порассуждаем логически. За годы блуждания по свету Адам и Ева должны были прилично состариться. Не могли не состариться. Ну хотя бы выглядеть примерно так, как мы с вами, если у нас отнять лет по двадцать. Сотни лет бродить по земле и нисколько не постареть… Так не бывает. Конечно, придётся немного подмолодиться, подкраситься. Но это уже детали. Ну и, в-третьих, я почему-то убеждена, что у нас с вами непременно получится.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что именно?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Та самая мизансцена.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вы имеете в виду…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ну-ну, договаривайте.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. .…что мы с вами должны будем поцеловаться?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А как же! Только не просто поцеловаться, а так, чтобы вызвать в зале восторг и зависть. Да вы не волнуйтесь, целовать, с вашего позволения, буду я, а вы лишь получать удовольствие.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Нет уж, увольте! Я давно отвык от эротических поцелуев. Уже и не помню, когда это было в последний раз. Поэтому едва ли ваш поцелуй доставит мне удовольствие. Играть влюблённого Адама в моём-то возрасте… Даже смешно.
ХЛОПУНОВ. А вот смешного я ничего не вижу.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Как, и вы тоже?
ХЛОПУНОВ. Не совсем так. Я ни за, ни против. Я всего лишь рассуждаю как режиссёр. В предложении Виктории Николаевны есть что-то такое … пикантное. Идея, по крайней мере, оригинальна. Почему бы действительно Адаму и Еве немного не постареть? Это в раю им была гарантирована вечная молодость, а на грешной земле мать-природа берёт своё.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вот, вот что такое прогрессивно мыслящий режиссёр! ЕЛИЗАВЕТА (Хлопунову). Я правильно поняла, что вы забираете у меня роли Евы?
ХЛОПУНОВ. Не спеши! Я лишь заметил, что идея по-своему любопытна. Но это вовсе не означает, что я принял решение. Пока всё остаётся по-старому: ты – Ева, а Станислав — Адам. Фу, голова идёт кругом. Баста, объявляется пятнадцатиминутный перерыв. Затем репетируем любовную сцену из средневековой Испании, а именно — музыкальный фрагмент «Рыцарь и Дама Сердца». Все свободны. И я в том числе.

Хлопунов, Виктория Николаевна и Алексей Михайлович уходят.
На сцене Елизавета и Станислав.

ЕЛИЗАВЕТА. Добился? Теперь он точно меня турнёт. Дожмёт его твоя мама, как пить дать, дожмёт.
СТАНИСЛАВ. Сама виновата. Трудно было поцеловать нормально? Тоже артистка!
ЕЛИЗАВЕТА. Что? Хочешь сказать, что я не умею целоваться? Ха-ха! Ещё как умею! Но не таких, как ты.
СТАНИСЛАВ. Ты не меня целовала — Адама.
ЕЛИЗАВЕТА. Только он не фукал губами, как суслик. (Пародирует поцелуй от лица Адама.)
СТАНИСЛАВ. Вот уж неправда.
ЕЛИЗАВЕТА. Фукал, ещё как фукал! Так и отталкивал от себя! (Возвращается к своим мыслям). Нет, он меня определённо турнёт, и никто не заступится за бедную сироту.
СТАНИСЛАВ. Я заступлюсь.
ЕЛИЗАВЕТА. Заступник нашёлся! При такой-то мамаше! Станет он тебя слушать. Фёдор Петрович выполнит всё, что она потребует, только бы отвязаться. Да и ты тоже хорош!
СТАНИСЛАВ. Опять я. А за собой ты вины не чувствуешь?
ЕЛИЗАВЕТА. Вот, в этом ты весь: сначала унизил меня, а потом сам же и обвиняешь.
СТАНИСЛАВ. А ты белая и пушистая?
ЕЛИЗАВЕТА. Да уж пушистее тебя.
СТАНИСЛАВ. Ну и оставайся при своём мнении.
ЕЛИЗАВЕТА. И останусь. Пусть меня вышвырнут из театра, пусть я останусь без работы, пусть мне нечего будет есть, пусть я умру от голода, но умру с гордо поднятой головой. А ты продолжай держаться за подол своей мамочки.
СТАНИСЛАВ. Запела? Решила пойти ва-банк?
ЕЛИЗАВЕТА. Всё лучше, чем унижаться ради какой-то роли.
СТАНИСЛАВ. Ну и ступай!
ЕЛИЗАВЕТА. И уйду!
СТАНИСЛАВ. И ступай!
ЕЛИЗАВЕТА. И уйду! Лишь бы не видеть вас.
СТАНИСЛАВ. Но прежде я сам уйду. Счастливо оставаться! (Уходит.)
ЕЛИЗАВЕТА. Сходит, пообедай. Далеко не уйдёшь. Мамочка не отпустит.

Смотрит Станиславу вслед и вдруг начинает вздрагивать от рыданий. Входит Алексей Михайлович.

АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Девочка моя, что я вижу? Ты плачешь.
ЕЛИЗАВЕТА (в слезах бросается ему на грудь). Алексей Михайлович, миленький, спасите меня!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Боишься, уволят?
ЕЛИЗАВЕТА. Нет. Мне уже всё равно.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Тогда что? Очередная ссора со Станиславом?
ЕЛИЗАВЕТА. У-гм.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ах ты, господи! Что на этот раз?
ЕЛИЗАВЕТА. Долго рассказывать.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ничего, поделись. Я не спешу.
ЕЛИЗАВЕТА. Сейчас не могу. Как-нибудь в другой раз. Скажите, пожалуйста, у вас есть дети?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Был сын, но считай, что его как бы и нет. Много лет назад отправился на поиски счастья далеко-далеко. Да так и пропал.
ЕЛИЗАВЕТА. Вот и прекрасно!
АЛКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что прекрасно? Что сын пропал?
ЕЛИЗАВЕТА. Что мы оба сироты. Получается, что у вас нет никого и у меня тоже. АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. И что из этого следует?
ЕЛИЗАВЕТА. А то, что пожилой человек не должен оставаться один. Возле него всегда должен быть ещё кто-то, близкий ему человек.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Неплохо, конечно. Только где ж его взять, близкого человека?
ЕЛИЗАВЕТА. Легко! Просто вам нужно как можно скорей завести ребёнка? Мальчика или девочку. Тогда и жизнь сразу наполнится смыслом. Вы любите детей?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Как все нормальные люди. Я бы и рад, да возраст не позволяет.
ЕЛИЗАВЕТА. А я на что?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. То есть? Причем здесь ты?
ЕЛИЗАВЕТА. А притом, Алексей Михайлович, миленький, что я хочу вам предложить… предложить… Одним словом, уматерите меня, то есть, усыновите, то есть — что я несу! — удочерите меня. У всех нормальных людей есть хотя бы мать, а то и оба родителя, а у меня никого. Я ведь детдомовская, и вообще не из Москвы, а из Брянска. Бедная я, несчастная! И живу в съёмной комнатушке в коммунальной квартире. Не жизнь, а мука. Плохо, когда человек никому не нужен!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Бедная девочка!
ЕЛИЗАВЕТА. Удочерите меня, ну что вам стоит? Я буду вам самой послушной и любящей дочерью. И вам будет не так тоскливо.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Взять и удочерить. Сказала тоже…. Такие вещи с кондачка не решаются. Да и вообще, мужа тебе надо, а не родителей. Помирилась бы лучше со Станиславом!
ЕЛИЗАВЕТА. Ну уж нет, только не он! Сыта по горло.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Не понимаю, какая кошка вам дорогу перебежала?
ЕЛИЗАВЕТА. Вам не понять!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну да, куда уж мне, старому. А ты всё же скажи. Глядишь, и пойму.
ЕЛИЗАВЕТА. Не скажу. Это интимное.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Как же тогда я тебя уматерю, то есть удочерю, если ты почти родному отцу не хочешь открыться?
ЕЛИЗАВЕТА. Алексей Михайлович, миленький! Я вам когда-нибудь обязательно расскажу, всё-всё, но не сейчас.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Как знаешь. Однако и с камнем на душе тоже не жизнь.
ЕЛИЗАВЕТА. Я понимаю.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А коли так, зачем же мучить себя? Я бы на твоём месте всё-таки помирился.
ЕЛИЗАВЕТА. Поздно! Теперь в любом случае не получится.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Это ещё почему?
ЕЛИЗАВЕТА. А вы посмотрите на его мамочку. Да она ради своего сыночка весь театр разворошит. Не мама, а вездеход. С такой повоюешь! Нет уж, лучше самой уйти из театра, чем ждать, когда тебя вышвырнут.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну уж, так сразу и вышвырнут. Женщина она, конечно, активная, но с вездеходом ты малость переборщила.
ЕЛИЗАВЕТА. Нисколечко. С таким темпераментом… А кстати, вы не обратили внимания, как она…?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что именно?
ЕЛИЗАВЕТА. Как она…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну-ну, договаривай!
ЕЛИЗАВЕТА. Как она с вас мерку снимала.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что значит — снимала?
ЕЛИЗАВЕТА. То есть, глаз на вас положила. Неужели ничего не заметили? Так-таки нет? Эх вы, мужчины! До чего же вы иной раз бываете слепы!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ты уверена?
ЕЛИЗАВЕТА. На сто процентов.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Забавно, однако. Зачем я ей?
ЕЛИЗАВЕТА. Во всяком случае, я вас предупредила, а там решайте. Эта дама просто так ничего не делает.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ладно, учту. А пока давай-ка подумаем, как лучше помочь тебе.
ЕЛИЗАВЕТА. Ах, ничем вы мне не поможете. (Вдруг.). И вообще, хватит про Станислава! Не нужен он мне такой!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Круто берёшь! Смотри, как бы не пожалела!
ЕЛИЗАВЕТА. Не пожалею.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну, как угодно. Только тогда и я тебе ничем не смогу помочь.
ЕЛИЗАВЕТА. И не надо! Никто меня здесь не понимает. И вы тоже. (Убегает в слезах.)
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Эх, молодежь, молодёжь!

Входит Виктория Николаевна.

ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (цитирует). «Стоит он высокий, как дуб, нечёсаны рыжие баки и трубку не вырвать из зуб, как кость у голодной собаки»…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что? Кажется, я слышу стихи?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да, кусочек из Джека Алтаузена.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Алтаузен… Алтаузен… Фамилия на слуху, но не помню.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Был такой поэт-романтик в России в двадцатом веке. Не слишком известный, но некоторые стихи у него просто чудесные. Так о чём задумались, дорогой коллега?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Да вот из головы не выходит эта глупая ссора между нашими молодыми актёрами.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Помилуйте, какая ссора? Банальная психологическая несовместимость. И только.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вы ошибаетесь, тут задеты более глубокие чувства.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вот уж чего не заметила, извините!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Поверьте на слово.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Допустим! Но в любом случае ей нет оправдания. На то мы и лицедеи, чтобы целовать на сцене того, кого ненавидим, и ненавидеть того, кого обожаем в жизни. Иначе прощай театр! Ищи себе применение в другом месте.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Не спорю. Но в данном случае дело не в профессионализме Елизаветы.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А в чём?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Сейчас поясню. Ещё неделю они очень даже мило общались друг с другом. Более того, я почти уверен, что за то время, что мы репетируем пьесу, между ними возникли не просто добрые отношения, а нечто большее. И вдруг этот разлад. Как снег на голову. Я и сам в полном недоумении.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что значит «не просто добрые отношения, а нечто большее»
Не любовь же?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вполне возможно, что и любовь.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда какого дьявола они ломают комедию?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Это не комедия, это сшибка характеров. Все мы в молодости совершали поступки, о которых потом жалели. Разве с вами не бывало такого?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что верно, то верно… Ах, моя молодость! Так вы полагаете, что они любят друг друга?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Почти уверен.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но это совершенно меняет дело! Выходит, я погорячилась и незаслуженно обидела девочку.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Мне тоже так показалось.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что ж, в таком случае будем исправлять положение. Но как? Боюсь, Елизавета глубоко обижена на меня после всего, что я ей наговорила, и не захочет общаться. Голубчик, возьмите эту миссию на себя. Объяснитесь от моего имени. А заодно попробуйте выведать, в чём корень их разногласий.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Пытался, но Лиза замкнулась и ни в какую. Ладно, попробую ещё раз, хотя и не уверен в успехе. По крайней мере, приложу всё своё стариковское обаяние.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Какой же вы старик! Юноша в зрелом возрасте.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А кстати, вам известно, что Елизавета круглая сирота.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да что вы говорите!? Тогда тем более следует её поддержать!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Десять минут назад здесь, на этом месте, она даже просила меня удочерить её.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И вы согласились? Как благородно с вашей стороны!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну нет, так далеко моё благородство не зашло. В моём возрасте поздновато становиться отцом даже такой взрослой девушки, как Лиза.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. В любом случае важен сам факт, что она обратилась именно к вам. Это уже говорит о многом. Не сочтите за лесть, но чем больше я вас узнаю, тем большее вы вызываете у меня уважение. Ваша жена должна быть самой счастливой женой на свете!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Откуда вы взяли, что я женат?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Неужели нет?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Увы, я давно в разводе.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вы – и один. Даже не верится. Такой мужчина…

Входит Хлопунов.

ХЛОПУНОВ (Алексею Михайловичу). Простите, Валентина Игоревна не появлялась?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Не видел.
ХЛОПУНОВ. Форменное безобразие! Господа артисты окончательно распустились: ведут себя, как на Сорочинской ярмарке, приходят и уходят когда хотят и куда хотят. (Смотрит на свои наручные часы.) Час двадцать, а её всё нет. Никакой дисциплины.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Простите, а кто такая Валентина Игоревна?
ХЛОПУНОВ. Ещё одна наша актриса. Она задействована в сцене с Влюблённым Рыцарем, а также в конце спектакля… Пора репетировать, а она, как всегда, блистает отсутствием. Хорошо, если только опаздывает. В конце концов мне это надоест! Столько времени пропадает впустую! В Америке мы бы давно разорились на одной лишь аренде зала. Сейчас прибежит и, как всегда, начнёт извиняться. Нужны мне её извинения! Я толерантный человек, но любому терпению приходит конец. (Услышав телефонный звонок, достаёт из кармана мобильник.) Алло! Да, слушаю вас. Что? Глубоко сочувствую. Конечно, возвращайтесь домой. Примите мои пожелания скорейшего выздоровления. (Выключает телефон.) Как в воду глядел. Репетиция с влюблённым рыцарем отменяется. На сей раз она подвернула ногу. А в прошлый раз, если не ошибаюсь, её разорвал кашель. Которую неделю одно и то же: то опоздает, то вообще не придёт. Нет, всё-таки пожилая актриса – это диагноз.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Кха-кха!
ХЛОПУНОВ. (спохватывается). Извините, к вам это не относится. По сравнению с Валентиной Игоревной вы первоцвет, ромашка весенняя. Хотя она и моложе вас. ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Кхо-кхо!
ХЛОПУНОВ. Простите, что-то сегодня мне не везёт на комплименты. Но поймите и вы меня. Я уже в третий раз откладываю из-за неё репетицию. Сколько можно!? Уволю, ей-богу, уволю!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. По-моему, вы уже два раза грозились её уволить.
ХЛОПУНОВ. Бог троицу любит.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А что это за сцена с влюблённым рыцарем? Не могу ли я, хотя бы на время, заменить вашу больную?
ХЛОПУНОВ. Сомневаюсь. Для этого надо знать, как минимум, текст.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Всего-то? Да будет вам известно, что у меня профессиональная память. Я с первого раза запоминаю тексты любой длины. Бывали случаи, когда я выходила на сцену, едва ознакомившись с ролью перед спектаклем. И ничего, играла так, что зрители по двадцать минут не отпускали меня со сцены.
ХЛОПУНОВ. Вы серьёзно?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Какие шутки!?
ХЛОПУНОВ. Да вы просто находка!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Повторяю, вам дьявольски повезло. Позвольте взглянуть на текст?
ХЛОПУНОВ. Сейчас, сейчас. (Берёт со стола рабочий экземпляр пьесы и передаёт его Виктории Николаевне). Вот, ознакомьтесь. Отсюда и досюда.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА Да тут всего ничего. (Коротко пробегает глазами текст). Всё, можем начинать репетицию.
ХЛОПУНОВ. Уже готовы? Так быстро?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Перестаньте, наконец, удивляться! Я же сказала, что запоминаю тексты любого объёма с первого раза. Угодно проверить? (Возвышенно.) «О, мой возлюбленный дон Альваро…»
ХЛОПУНОВ. Спасибо! Верю.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда приступаем. Кстати, а кто играет Влюблённого Рыцаря?
ХЛОПУНОВ. Алексей Михайлович.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. К вашим услугам.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Какой сюрприз!
ХЛОПУНОВ. У Алексея Михайловича несколько ролей в спектакле, в том числе и роль Влюблённого Рыцаря. Антреприза, знаете ли, приходится экономить. Так что прошу любить и жаловать.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Иметь такого партнёра – подарок! (Алексею Михайловичу.) Если вы, конечно, не возражаете против моей кандидатуры?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Почту за счастье.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (с намёком). А уж как счастлива я!
ХЛОПУНОВ. Тишина! Приготовились! Даю вводную. Мы переносимся в средневековую Испанию — эпоху благородных рыцарей и не менее благородных дам. Молодой арагонский рыцарь дон Альваро де Кабрера, влюблённый в красавицу Анхелу, дочь высокородного графа Альба де Тормес, отправляется на войну, чтобы умереть или вернуться к своей возлюбленной в ореоле воинской славы. Перед расставанием он берёт с Анхелы слово, что та будет ждать его и думать только о нём, сколько бы ни продолжалась разлука. Война оказалась долгой. Прошло целых двадцать лет, прежде чем он наконец вернулся на родину. И все эти двадцать лет, стойко перенося опасности и лишения, Альваро де Кабрера хранил верность своей Анхеле, живя мечтами о том, как в один прекрасный день исполнит ей серенаду Влюблённого Рыцаря. Разве это не восхитительно? Но ещё восхитительнее то, что и Анхела все эти годы тоже оставалась верна своему паладину.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да, такая женщина заслуживает того, чтобы целовать ей не только лицо и руки, но и всё остальное. Это реальная история?
ХЛОПУНОВ. Понятия не имею! Скорее всего, фантазия драматурга, но, согласитесь, чрезвычайно оригинально! Двадцать лет лелеять в своей душе неугасимый пламень любви… Причём взаимно…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да… Более чем оригинально. Лично я… Но… допустим. Однако же следует признать, что за двадцать лет наши герои в любом случае должны были заметно постареть, особенно женщина. Уж она-то, согласитесь, не могла не потерять в качестве.
ХЛОПУНОВ. В том-то и тонкий замысел драматурга. Он исподволь как бы внушает зрителю благородную мысль о том, что любовь не стареет. В отличие от людей.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Бесспорно благородная мысль. И если в этом изюминка, то я, с моим отношением к любви, на данный момент в полном соку.
ХЛОПУНОВ. Прочувствуйте всю возвышенность ситуации: после двадцати лет разлуки человек сохранил в душе образ своей возлюбленной такой, какой она ему запомнилась в момент расставания, то есть юной красавицей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в нём воспылала прежняя страсть. Ну… или почти прежняя.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И зритель должен поверить в подобную ахинею?
ХЛОПУНОВ. А почему бы и нет? Да у нас в каждом втором спектакле зрителю предлагается на веру такое количество ахиней, что на их фоне наша покажется истиной в последней инстанции. От вас требуется одно: сыграть данный эпизод так, чтобы зритель поверил в пылкую любовь идальго к своей возлюбленной.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Однако же в этой сцене я всего лишь ведомая, а основная нагрузка ложится, как я понимаю, на уважаемого Алексея Михайловича.
ХЛОПУНОВ. За Алексея Михайловича не волнуйтесь, он справится. Как, Алексей Михайлович, не подведёте?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Надеюсь.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Теперь насчёт поцелуя. В ремарке указано, что в конце сцены Анхела посылает своему возлюбленному воздушный поцелуй.
ХЛОПУНОВ. Всё верно. А что вас смущает?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Именно это и смущает.
ХЛОПУНОВ. Вы предлагаете отказаться от поцелуя?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Напротив, поцелуй крайне необходим. Но какой? Не лёгкий воздушный, а настоящий, страстный, в губы, даже чуть-чуть с покусыванием. Двадцать лет не видеть друг друга и ограничиться каким-то жалким эрзацем? Простите, но это чистейшая профанация! Нет, поцелуй должен быть страстным, контактным, вкусным, то есть таким, чтобы у зрителей перехватило дыхание. Чтоб засосало под ложечкой.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Фёдор Петрович, мне что-то не по себе. Не лучше ли всё оставить по-старому?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Побойтесь бога! О какой страсти в таком случае может идти речь? Нет, я решительно возражаю. Как хотите, а поцелуй должен быть непременно контактным и чувственным. (Алексею Михайловичу.) Поверьте, я вас так поцелую, что в восторге будут не только зрители, но и вы.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вот этого-то я и боюсь.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Успокойтесь, в конце концов, я же буду целовать не вас лично, а славного рыцаря Альваро де Кабрера. И это он фактически будет получать удовольствие, а не вы.
ХЛОПУНОВ. А что. Виктория Николаевна, пожалуй, права. Тут есть над чем поразмыслить.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (уступает). Ну, если и вы так считаете….
ХЛОПУНОВ. Вот и чудесно! (Виктории Николаевне.) Только вы уж не перестарайтесь, пожалуйста.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. За меня не волнуйтесь, так целовать, как это делаю я, дано не каждой актрисе. Даже покойный Остросмыслов, этот гений эстетической режиссуры, разбиравшийся в тонкостях поцелуя больше, чем сомелье в оттенках вина, восторгался моим умением целовать. Ах, как шикарно я это делала! Он постоянно ставил меня в пример молодым актёрам, которые путали поцелуй любовника с поцелуем пьяного ухажёра.
ХЛОПУНОВ. Всё, предложение принято. Возвращаемся к репетиции! (Алексею Михайловичу.) Итак, после двадцатилетних скитаний наш герой возвращается на родину и первым делом спешит к своей возлюбленной. Она ещё не знает, что он это он, и принимает его за очередного настырного воздыхателя, лелеющего надежду завоевать её благорасположение.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А следовательно, готова дать ему, как и раньше, от ворот поворот.
ХЛОПУНОВ. Всё верно.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда какого чёрта они к ней лезли? По тем временам незамужняя девушка за двадцать уже считалась перезрелой невестой. А после тридцати – вообще перестарком. По-видимому, отец давал за неё большое приданое.
ХЛОПУНОВ. Святая мадонна, да какая вам разница, кто к ней сватался и какое приданое давал за неё отец!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Не могу согласиться. Настоящему актёру для полноты воплощения важна любая деталь.
ХЛОПУНОВ. До чего же вы въедливая! Такое впечатление, что Станиславский ваш прадед по материнской линии. Примите сие как данность.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Придётся. Да, кстати, а как она догадается, что он — это он, а не очередной ухажёр? Всё-таки столько лет не видеть друг друга.
ХЛОПУНОВ. Опять за старое! По голосу, уважаемая, по голосу.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Так ведь и голос за двадцать лет тоже мутирует. У одних он становится хриплым, а у других, напротив, писклявым.
ХЛОПУНОВ. Я с ума сойду! У всех меняется, а у них чудесным образом не изменился. Такое объяснение вас устроит? А если, ко всему прочему, вам захочется узнать, чем руководствовался в данном случае драматург, – обратитесь непосредственно к автору. Могу дать телефон.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да уж спасибо! В своё время мне пришлось схватиться с одним автором при обсуждении его пьесы. С тех пор я обхожу всех драматургов за километр. Очень уж они нервные.
ХЛОПУНОВ. Ваше дело, а мы продолжаем репетировать. Итак, представим себе, что перед нами фрагмент старинной испанской улочки, на которую обращён фасадом богатый дворянский дом с небольшим изящным балконом. Здесь весь акцент на балкон, на котором во время исполнения серенады должна появиться Анхела.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Простите, а где балкон?
ХЛОПУНОВ. Я же сказал: представьте себе. Декорации пока не готовы. Но к прогону они, естественно, будут.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Прогон прогоном, но выходить на балкон надо сейчас. Как же я выйду на то, чего нет?
ХЛОПУНОВ. Включите фантазию. Хотя совсем без балкона тоже как-то не очень. (Берёт два стула и устанавливает их спинкой к залу.) Вот. Вообразите, что это и есть балкон. Вообразили?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. С некоторым трудом.
ХЛОПУНОВ. Для начала – достаточно. Итак, во время исполнения серенады Анхела, робко ступая, появляется на балконе…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. То есть, в данном случае, вскарабкивается на стул.
ХЛОПУНОВ. Да, и с волнением прислушивается к пению.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Позвольте, я попробую встать. (Пытается взобраться на стул, но делает это крайне неловко). До чего они высокие! Могли бы быть и пониже.
ХЛОПУНОВ. Вам помочь?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Если не затруднит. (Не без усилий поднимается с помощью Хлопунова на стул). Благодарю! Теперь самое главное – не грохнуться на пол.
ХЛОПУНОВ. Да, едва не забыл. Вы появляетесь на балконе, прикрыв лицо веером и с букетиком алых гвоздик, – символом страстной любви, принятым у благородных испанок.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Цветы и веер тоже плод моего воображения?
ХЛОПУНОВ. Только отчасти. (Берёт с режиссёрского стола веер и вручает его Виктории Николаевне.) Ваш веер. А с цветами, как и с декорациями, – увы! — придётся повременить. Надеюсь, вас не затруднит представить себе, что в другой руке у вас букетик гвоздик.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. После моего грациозного выхода на балкон цветы – это уже детали, если, конечно, нельзя обойтись без них.
ХЛОПУНОВ. Исключено! Цветы крайне важны. Итак! Испания, тихий летний вечер! Небо в алмазах. Вы, как лодка из заводи, медленно выплываете на балкон и внимательно вслушиваетесь в пение. Наконец до вас доходит, что это голос вашего драгоценного дона Альваро, и тогда в порыве нежности вы начинаете бросать к его ногам цветок за цветком, цветок за цветком, пока весь букет не ляжет у его ног. Как вам подобная мизансцена?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Это тоже задумка драматурга?
ХЛОПУНОВ (скромно потупясь). Нет, это моя идея.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. По-моему, очень мило.
ХЛОПУНОВ. Наконец вам хоть что-то понравилось.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Простите, но я не поняла, в какой именно я выхожу на балкон?
ХЛОПУНОВ. Сразу по окончании первого куплета.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А начинаю бросать цветы?
ХЛОПУНОВ. После второго.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Понятно.
ХЛОПУНОВ. Тогда приступаем! (Алексею Михайловичу.) С гитарой в руке вы летучей походкой, полной предчувствия встречи с возлюбленной, появляетесь из-за кулис и останавливаетесь напротив балкона. (Продолжая говорить, берёт со стола гитару и вручает её актёру). Ваш взгляд скользит по фасаду, желая удостовериться, что это именно те самые дом и балкон, где вы когда-то признавались Анхеле в любви, и запеваете серенаду.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Простите, а где я должна находиться до серенады?
ХЛОПУНОВ. Вообще-то говоря, как бы внутри дома, но, учитывая отсутствие такового, станьте, пожалуйста, пока просто за стулья.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда помогите слезть. (Спускается с помощью режиссёра.) Фу, как будто спустилась с Останкинской телебашни. Так где моё место?
ХЛОПУНОВ. Здесь. Но это потом, а пока вас как бы и нет. Вы где-то в покоях дома. И лишь убедившись, что он — это он, и еле сдерживая волнение, шажок за шажком, как истинно благородная сеньорита, вы выплываете на балкон.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. То есть, в данном случае, снова вскарабкиваюсь на стул.
ХЛОПУНОВ. Но легко и изящно.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Один раз у меня уже получилось достаточно грациозно. Надеюсь, что и второй выйдет не хуже.
ХЛОПУНОВ. Да уж, пожалуйста, постарайтесь! Теперь — Алексей Михайлович. Вы стоите примерно в пяти шагах от балкона! Вот здесь. Отлично! Поехали!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (в образе Альваро де Кабрера). О, наконец-то, я увижу свою возлюбленную Анхелу и услышу её чарующий голосок! После стольких лет разлуки! Какое счастье! О, выйди, Анхела, я сгораю от желания увидеть тебя! (Поёт «Серенаду влюблённого рыцаря».)

Серенада влюблённого рыцаря

Как звёзды алмазом сияют в ночи,
Так светят в глазах моих счастья лучи.
Ужели я снова, томясь и любя,
Май ангел Анхела, увижу тебя!
Года пролетели, как ветер, как сон.
О выйди, о выйди, мой друг, на балкон!

Я снова, как прежде, твой рыцарь, твой раб
Под пологом ночи, под шорох дубрав.
О, ангел Анхела, я жажду взглянуть
На нежный твой стан и на девичью грудь.
Года пролетели, как ветер, как сон.
О выйди, о выйди, мой друг, на балкон!

Безмолвна природа, лишь нежный зефир
Чуть слышно тревожит полуночный мир.
И только гитара под сенью ветвей
Поёт о любви к драгоценной моей.
Года пролетели, как ветер, как сон.
О выйди, о выйди, мой друг, на балкон!

Пусть станет нам кровом ночи паланкин,
О, ангел Анхела, я твой паладин!
Друг к другу устами влюблённо прильнём,
Покуда не вспыхнет зари окоём.
Года пролетели, как ветер, как сон.
О выйди, о выйди, мой друг, на балкон!

ХЛОПУНОВ. Стоп! А где же Анхела? Почему вы до сих пор не на балконе?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Простите, но я запамятовала, в какой именно момент я должна появиться?
ХЛОПУНОВ. Я же говорил: после первой строфы. А после второй начинаете бросать гвоздички.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Понятно.
ХЛОПУНОВ. Итак, дон Альваро исполнил первый куплет и вы плавно выплываете на балкон, как и подобает знатной особе.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА Сейчас, только вскарабкаюсь на стул. (Пробует подняться, но у неё вновь выходит так же неловко, как и вначале.) Чёртов балкон! Какая там грация, устоять бы нормально.
ХЛОПУНОВ (спешит на помощь). Обопритесь о мою руку. Поднимаемся! Вот так! Да вы газель, мадам!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Если все газели такие, то тигры пируют. По-моему, стул ещё и шатается. Упаси бог, подломится. А я, между прочим, не застрахована. Знала бы наперёд, застраховала бы свою жизнь миллионов на пятьдесят! Хоть что-то оставлю сыну на память.
ХЛОПУНОВ. Смелее! Стул достаточно прочный. На нём уже столько людей пересидело и даже перестояло. И ничего, все целы.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но кто-то же должен быть первым.
ХЛОПУНОВ. Не обязательно.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Однако же страховка в любом случае мне бы не помешала. ХЛОПУНОВ. Учту на будущее. А пока давайте работать. (Алексею Михайловичу). Итак, Алексей Михайлович, вы начинаете серенаду, а ваша возлюбленная тем временем плавно выдвигается на балкон.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Мне опять слезть?
ХЛОПУНОВ. Нет уж, теперь оставайтесь на стуле до конца сцены. Иначе мы её никогда не закончим. Поём, Алексей Михайлович, поём, с первой строфы. «Как звёзды алмазом сияют в ночи…»

Алексей Михайлович поёт.

ХЛОПУНОВ (не прерывая пение). Нормально! (Виктории Николаевне). Веер, где веер? Прикройте лицо и делайте вид, как будто вам душно.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (поспешно начинает обмахиваться веером, прикрывая лицо). Простите, а как же в таком случае Альваро догадается, что я – это я?
ХЛОПУНОВ. За Альваро не беспокойтесь, раз обязан узнать, узнает.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как скажете, вам виднее. (Вслушивается в пение). Очень знакомый голос! Кто бы это мог быть? О Пресвятая Мадонна, я узнаю его! Это он! Нет, нет, мне всего лишь почудилось! Ведь он далеко, на войне.. И всё-таки… И всё-таки… Да, это точно голос моего бесценного дона Альваро? Не родился ещё на свете мужчина, который бы смог повторить его чудесный бархатный тембр! Я узнаю его! Какая радость, какая неслыханная радость! О, Пресвятая Дева Мария, я задыхаюсь от счастья!
ХЛОПУНОВ. Отлично! Вы окончательно узнали его. Начинайте бросать под ноги своему возлюбленному гвоздики!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Какие гвоздики?
ХЛОПУНОВ. С которыми вы появляетесь на балконе.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но у меня нет гвоздик.
ХЛОПУНОВ. Включите фантазию, чёрт побери, я же предупреждал!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ах, да! Воображаемые цветы! Ну конечно! Бросаю, бросаю! (Начинает бросать «цветы».)
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (подыгрывая, поднимает с пола «цветок», нюхает его). О, она узнала меня! Анхела!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. О, он узнал меня! Дон Альваро!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Я весь дрожу!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я вся дрожу!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Она такая же юная, как и двадцать лет назад. Даже голос нисколько не изменился.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Он такой же стройный и молодой, как и двадцать лет назад. Даже голос нисколько не изменился.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Я вернулся, Анхела!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (подаётся вперёд). О, мой драгоценный Альваро!
ХЛОПУНОВ. Осторожней, не свалитесь с балкона!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (по-деловому). И то, так недолго и сверзиться. (Вновь входя в роль). А ты надолго вернулся, Альваро?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Навсегда.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. То есть больше ты не покинешь свою Анхелу?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, я вернулся, чтобы обвенчаться с тобой и начать новую жизнь! Ты готова пойти со мной под венец?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ещё бы! После стольких лет ожидания!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Так сойди же ко мне, обними своего Альваро!
ХЛОПУНОВ. Стоп! На надо сходить?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Надо. Мы же договорились…
ХЛОПУНОВ. О чём?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. О том, что я целую Альваро очно!
ХЛОПУНОВ. Действительно! Вспомнил. (Виктории Николаевне). Ладно, будет вам поцелуй. Спускайтесь!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (в образе Анхелы). Спешу, спешу! (От себя.) О господи, спуститься с этого стула ещё труднее, чем вскарабкаться на него! Помогите же кто-нибудь!
ХЛОПУНОВ. Позвольте? (Помогает спуститься).
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как сыграно?
ХЛОПУНОВ. Для начала неплохо. Можете отдыхать.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да что с вами? Опять забыли? А обещанный поцелуй?
ХЛОПУНОВ. Какой поцелуй?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (с нажимом). Контактный! Тот самый, нежный и продолжительный,..
.ХЛОПУНОВ. Так я и не отказываюсь от своих слов, Но не сейчас. Отработаем в другой раз.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Почему в другой? Отрабатывать так отрабатывать до конца! (Решительно направляется к Алексею Михайловичу.) Как там по тексту? (В роли Анхелы). О, мой возлюбленный дон Альваро! Помнишь ли ты, как двадцать лет назад в печальную минуту расставания я поклялась, что буду тебе верна, как бы долго ни продолжалась наша разлука?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (подыгрывая). Ещё бы! Такое не забывается. Как будто это было вчера!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И что тогда же я поклялась, что ты будешь первым и единственным мужчиной, которому я подарю свой поцелуй? А если погибнешь на поле брани, мои уста сомкнутся навеки в горестном оплакивании нашей любви. Помнишь?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. О, да! О, да!
ХЛОПУНОВ. Что за отсебятина? Этих слов нет в пьесе.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нет, так будут. Должна же я как-то обосновать свой поступок! (В образе Анхелы). Так вот, знай: твоя Анхела сдержала слово. (Привлекает к себе Алексея Николаевича и награждает его продолжительным поцелуем). Какое наслаждение, как я ждала тебя все эти годы! Эти волевые мужские губы? Позволь прикоснуться к ним ещё раз!
ХЛОПУНОВ. Одного раза достаточно.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нет, не достаточно! За двадцать лет разлуки всего один поцелуй? Даже смешно!
ХЛОПУНОВ. А я говорю: достаточно!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Это потому, что вы никогда не были женщиной. Иначе бы вы поменяли мнение.
ХЛОПУНОВ. Вероятно. Но это уже вопрос не ко мне, а к моим родителям.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Какой же вы крохобор!
ХЛОПУНОВ. В любом случае пока эпизод отыгран.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А моё мнение вас не интересует?
ХЛОПУНОВ. Вот видите, и Алексей Михайлович со мной заодно.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Напротив, я, скорее, соглашусь с Викторией Николаевной. После двадцати лет разлуки один поцелуй – как-то неубедительно. Пусть уж будет хотя бы два.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вот это по-нашенски!
ХЛОПУНОВ. Ну, если и вы «за»! Ладно, валяйте: два — так два.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но три было бы ещё лучше.
ХЛОПУНОВ. Скажите спасибо, если автор согласится хотя бы на два.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Так убедите его!
ХЛОПУНОВ. Попробую. А пока все свободны.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (Хлопунову). Простите, Фёдор Петрович, могу я абонировать вас на пару минут?
ХЛОПУНОВ. Слушаю.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Только не здесь. У меня конфиденциальный разговор.
ХЛОПУНОВ. Надеюсь, не о количестве поцелуев?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. О нет, совсем на другую тему!
ХЛОПУНОВ. В таком случае, прогуляемся за кулисы.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Именно об этом я и хотела вас попросить. Я не отниму у вас много времени.
ХЛОПУНОВ (предлагая женщине руку). С вами, любезная Виктория Николаевна, я готов забыть про часы.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Это уже не комплимент, а откровенная лесть. Какой ужас! Неужели я выгляжу так дурно, что мужчина считает возможным льстить мне не метрами, а километрами? (Берёт Хлопунова под руку.) Идёмте, бесстыжий льстец!
ХЛОПУНОВ (громко). Перерыв на тридцать минут! И для зрителей тоже. Антракт!

Действие второе

При открытии занавеса мы видим пустую сцену. Оглядываясь, словно ища кого-то, входит Елизавета. Следом, с другой стороны, появляется Алексей Михайлович.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Я. А ты, кажется, хотела бы видеть кого-то другого?
ЕЛИЗАВЕТА. Напротив, я рада, что вижу именно вас.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Тогда взаимно. Тем более, что в прошлый раз ты убежала, так и не ответив на мой вопрос.
ЕЛИЗАВЕТА. Какой?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Из-за чего вы рассорились со Станиславом?
ЕЛИЗАВЕТА. Алексей Михайлович, миленький, ну какая вам разница?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Послушай, Лиза, если ты по-прежнему хочешь, чтобы я тебя удочерил, ты обязана быть со мной как на духу.
ЕЛИЗАВЕТА (обрадованно). А вы правда согласны?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Я в стадии созревания.
ЕЛИЗАВЕТА. Алексей Михайлович, как я вам благодарна!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Постой, больно ты прыткая. Я ещё не сказал «да».
ЕЛИЗАВЕТА. Так созревайте скорее!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А это уже от тебя зависит. Облегчи душу! Позволь мне помочь тебе.
ЕЛИЗАВЕТА. Облегчу, облегчу, но…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что – но?
ЕЛИЗАВЕТА. Это очень интимно…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Тем более поделись. Мужчины не менее женщин любят узнавать чужие секреты, особенно интимного свойства. Давай, я жду!
ЕЛИЗАВЕТА. Он…он… обозвал меня цацой македонской.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Кем?
ЕЛИЗАВЕТА. Цацой, да ещё македонской.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (хохочет). И всё? Это и есть твой интим?
ЕЛИЗАВЕТА. Ну да, а по-вашему, мало?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А по-твоему, много? Так запросто взять и поссориться только из-за того, что тебя обозвали цацой?
ЕЛИЗАВЕТА. Не просто цацой, а – македонской.
АЛЕКСЕЙ МИХААЙЛОВИЧ. Да хоть закидонской, хоть греко-латинской! Нашла повод! Разругаться из-за такой чепухи.
ЕЛИЗАВЕТА. Во-первых, это не чепуха, а во-вторых, не только из-за неё. Сначала мы с ним разругались из-за Седовой Наташки.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Какой Наташки?
ЕЛИЗАВЕТА. Я же говорю: Седовой, актрисы, Ну, той самой, которая играет главную роль в мюзикле «Ухмылка Джоконды». Да вы должны её знать! Она из Ленкома. Молоденькая такая.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Э, милая, в Ленкоме таких молоденьких, как спичек в коробке, всех не упомнишь. Да и не суть важно. Так всё-таки дело в женщине. А то цаца, цаца! Приревновала?
ЕЛИЗАВЕТА. Ещё чего! И не думала! Было бы к кому ревновать.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Но если не ревность, то что?
ЕЛИЗАВЕТА. Мы диаметрально разошлись в оценке её таланта.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Опять ребус с кроссвордом. Причём тут талант?
ЕЛИЗАВЕТА. Очень даже причём. Если человек, а тем более артист, не способен отличить талант от бездарности, то… то… мне с таким человеком не по пути.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Так уж сразу не по пути?
ЕЛИЗАВЕТА. А вы как думали?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙДЛОВИЧ. Круто. Сработала женская солидарность. Станислав раскритиковал её в пух и прах, а ты стала стеной на её защиту. И пошло-поехало.
ЕЛИЗАВЕТА. А вот и нет. Совсем даже наоборот. Это он начал её расхваливать, говорить, что у неё талант… Это у неё-то талант?! Ха-ха! Да более посредственную актрису поискать надо. Уж я-то в курсе. Мы вместе учились в «Щуке». Её на третьем курсе едва не отчислили за бездарность.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Да что ты?
ЕЛИЗАВЕТА. Факт! Ни слуха, ни умения держаться на сцене. А как она ходит! Ужас! Переваливается с боку на бок, как Баба Яга. Вот так. (Пародирует.) А на сцене и того хуже. Какая ж она актриса!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Действительно, никакая.
ЕЛИЗАВЕТА. Да и поёт так, что уши вянут.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Кошмар!
ЕЛИЗАВЕТА. И кому только взбрело в голову пригласить ее в мюзикл, да ещё на главную роль? Кому она так понравилась?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вот именно!
ЕЛИЗАВЕТА. Алексей Михайлович, миленький, хоть вы меня понимаете! Не то что этот противный Стас.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Да он просто слепец!
ЕЛИЗАВЕТА. Вот и я говорю… (Спохватывается). Послушайте, а почему вы так легко со мной соглашаетесь? А-а-а, догадываюсь… Вы считаете меня дурочкой, с которой лучше не связываться. Да?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. И не думал!
ЕЛИЗАВЕТА. Тогда почему?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Честно?
ЕЛИЗАВЕТА. Честно.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Только не обижайся. У меня в голове не укладывается, как из-за такой ерунды можно всерьёз поссориться?
ЕЛИЗАВЕТА. А цаца? Вы забыли про цацу. Он же унизил моё человеческое достоинство!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. С чего ты взяла? Ты бы хоть полюбопытствовала, что значит «цаца».
ЕЛИЗАВЕТА. Наверняка что-нибудь гаденькое и скользкое.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ошибаешься.
ЕЛИЗАВЕТА. Всё равно что-нибудь неприятное.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А вот и нет. В Болгарии, например, «цаца» означает блюдо из жареной мелкой морской рыбёшки. Так, может, он тебя таким образом рыбкой хотел назвать.
ЕЛИЗАВЕТА. Ага, мелкой и жареной.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну, это уже детали. Во всяком случае, ничего обидного в слове нет.
ЕЛИЗАВЕТА. Допустим. А почему македонская, а не болгарская?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Не уверен, но смею предположить, что в Македонии тоже готовят такое блюдо. То есть существуют две цацы — по-македонски и по-болгарски. Вот он и выбрал одну из них.
ЕЛИЗАВЕТА. Вы серьёзно?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Поверь!
ЕЛИЗАВЕТА. Вообще-то Стас не такой плохой, как можно подумать.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А я о чём всё время толкую?! Мириться вам надо, и чем скорее, тем лучше.
ЕЛИЗАВЕТА. В любом случае я первой не подойду.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Какая же ты упёртая! Так вы и будете дуться друг на друга? Станислав тоже не без характера.
ЕЛИЗАВЕТА. Стало быть, не судьба.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну что за народ! Прямо беда.

Голоса за сценой. Виктория Николаевна: «Вы ещё скажете мне «спасибо». Голос Хлопунова: «Нисколько не сомневаюсь».

ЕЛИЗАВЕТА. Ой, кажется, его мамочка возвращается. Только её сейчас не хватало! (Намеревается уйти.) Алексей Михайлович, миленький, не расстраивайтесь. Как-нибудь утрясётся.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Опять не договорили…
ЕЛИЗАВЕТА. Потом, потом. Жизнь сложная штука. (Убегает.)
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Да штук-то всего одна. Второй не будет. Потом… Когда потом? (Вслед). Ну нет, так просто я от тебя не отстану.

Уходит вслед за Елизаветой. Появляются Виктория Николаевна и Хлопунов.

ХЛОПУНОВ. Где все артисты? Полчаса минуло, а они даже не думают возвращаться. Дисциплина ни к чёрту! Когда-нибудь мне это так надоест, что всех поувольняю, один останусь.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А кто же будет играть?
ХЛОПУНОВ. Я. Буду сам себе и режиссёр, и исполнитель. Один за всех.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И за мужчин, и за женщин?
ХЛОПУНОВ. Ну, это было бы слишком. Хватит мужских ролей.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А женские?
ХЛОПУНОВ. А все женские презентую вам. И будет у нас с вами театр двух актёров.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ах, это было бы восхитительно! Неужели я снова вернусь на сцену? Только не передумайте!
ХЛОПУНОВ. Слово!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАВЕНА. Но и насчёт Анхелы всё тоже остаётся по-старому?
ХЛОПУНОВ. Само собой. Считайте её своей. В конце концов даже в сорок лет Анхела способна оставаться обольстительной красоткой.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Особенно в наше время. А уж сорокалетнюю невесту я отыграю так, что, никому и в голову не придёт дать ей больше тридцати девяти. ХЛОПУНОВ. Вот и чудесно! А о прочем не беспокойтесь. С Валентиной Игоревной я решительно расстаюсь. У неё сейчас больше на уме муж, дача и собственное здоровье. Так что больших проблем я не вижу.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А с Евой, то есть Елизаветой, вы тоже намерены расстаться?
ХЛОПУНОВ. Не знаю, но как-то выходить из положения надо. У нас частная лавочка, каждый рубль на счету, а время летит и деньги тают. Стоит мне выйти за пределы лимита больше чем на пятнадцать процентов, и продюсер высосет из меня кровь, как паук из мухи. Вот почему, как ни прискорбно, я вынужден буду уволить кого-то из них, либо обоих сразу. Бизнес – штука, не признающая сантиментов, а наш спектакль — это в первую очередь бизнес и только потом искусство, простите за цинизм.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И вы, конечно, пожертвуете Лизой?
ХЛОПУНОВ. Из двух зол всегда выбирают меньшее.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Догадываюсь, почему. А если я не стану заступаться за Станислава?
ХЛОПУНОВ. Оставьте! Все матери одинаковы.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Считайте, что я исключение.
ХЛОПУНОВ. И вы хотите, чтобы я вам поверил?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да уж поверьте!
ХЛОПУНОВ. Не знаю, что и подумать.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но есть ещё третий путь. Почему бы нам не принудить их помириться, и тогда вам не придётся ломать голову.
ХЛОПУНОВ. О, это было бы идеально! Но как? Как?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Пока не знаю.
ХЛОПУНОВ. А я тем более. Хотя… Послушайте, а почему бы вам не взять эту миссию на себя?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Мне? Вы шутите! Вот уж кто не годится на роль миротворца, так это я.
ХЛОПУНОВ. Почему?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да потому, что девушка меня на дух не переносит! Я даже не знаю, как к ней подступиться.
ХОПУНОВ. И не надо знать. Действуйте через сына. Вы – мать, вам и карты в руки. Объясните, что в его интересах сохранить Елизавету в качестве партнёрши по сцене.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вы так считаете? А что, пожалуй, в вашем предложении есть резон. Ладно, попробую поговорить с ним, как мать с неразумным дитяткой. В конце концов, должен же он понять, в чём его интерес.
ХЛОПУНОВ. По правде говоря, и у меня нет никакого желания тасовать состав. (Спохватывается.) А кстати, где все артисты? Нет, это всё-таки свинство! Время репетировать, а на сцене ни одного человека. Кроме нас с вами, естественно. Ищи их теперь. (Собирается уйти.) Всем, кто появится, велите оставаться на месте. (Уходит.)

С другой стороны кулис появляется Станислав.

СТАНИСЛАВ (при виде матери). Мама? (Делает вид, что собирается уйти.)
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Далеко собрался?
СТАНИСЛАВ. Да так, прогуляться, пока никого нет.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как никого? А я?
СТАНИСЛАВ. Ты не в счёт?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Мать не в счёт? (С укором.) Стасик!
СТАНИСЛАВ. Извини, я в другом смысле.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. К тому же, дружок, у меня к тебе небольшой разговор.
СТАНИСЛАВ. Надеюсь, не о Лизе?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как раз о ней.
СТАНИСЛАВ. Тогда тем более мне лучше уйти.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ни с места! Фёдор Петрович велел всем оставаться на сцене.
СТАНИСЛАВ. Ладно, поговорим. Хотя какой смысл, если она нам обоим не по душе.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Представь себе, я поменяла своё отношение к девушке в лучшую сторону.
СТАНИСЛАВ. Так быстро? И часа не прошло. С чего бы вдруг?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Умные люди помогли разобраться.
СТАНИСЛАВ. И кто они – эти умные люди?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тебя устроит, если я скажу, что это Алексей Михайлович и Фёдор Петрович?
СТАНИСЛАВ. Ну да, мог бы и сам догадаться. Кто же ещё? А моё отношение к ней для тебя ничего не значит?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Разумеется, значит. Но мне импонирует больше их мнение.
СТАНИСЛАВ. Представляю, что они надули тебе в уши.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Стасик, бесценный мой, что за тон? Почему ты считаешь свою точку зрения единственно верной? Можешь не отвечать. Но решение уже принято: ты должен непременно помириться с Елизаветой.
СТАНИСЛАВ. Вот как? Меня без меня женили. А если я не хочу мириться?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда Фёдор Петрович уволит её из театра.
СТАНИСЛАВ. Вот и прекрасно! Всем будет только лучше.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ну, я-то, положим, от этого действительно выиграю, а вот ты потеряешь.
СТАНИСЛАВ. Я? Нисколько!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ошибаешься, даже очень. Потому что в этом случае роль Евы, скорее всего, достанется мне, и тебе придётся целоваться уже со мной. А уж я постараюсь тебя обаять по полной программе.
СТАНИСЛАВ. Не бывать тому!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Опять за старое? Придётся, милый! Хочешь не хочешь, а придётся.
СТАНИСЛАВ. Делай что хочешь, но я отказываюсь целоваться с тобой на сцене.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. В таком случае у тебя только один выход: помириться с Елизаветой. И чем скорее, тем лучше. Не понимаю, чем она тебе так не угодила, бедная сиротинушка!
СТАНИСЛАВ. Ого! И это тебе известно?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Мне всё известно. Представляю, что бы с ней стало, останься она сейчас без работы. Ужас! Как подумаю, так слёзы наворачиваются на глаза.
СТАНИСЛАВ. Только не надо давить на жалость. Плохо ты её знаешь. Эта сиротинушка способна кусаться, как сколопендра.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Не наговаривай на бедную девочку. У тебя просто нет сердца.
СТАНИСЛАВ. Есть, мама! И я тебе докажу. Прямо сейчас. Я ухожу из театра, а твоя протеже пусть остаётся и радуется тому, что избавилась от меня.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Похоже, одной глупости тебе показалось мало, и ты решил добавить вторую. Ну-ну, вперёд! Удваивай количество неразумных поступков. Только не обольщайся: до мирового рекорда тебе ещё далеко!
СТАНИСЛАВ. Это не глупость мама, это обдуманное решение. Если из нас двоих должен остаться кто-то один, то пусть это буду я.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Дело хозяйское. Но, поверь, очень скоро ты пожалеешь.
СТАНИСЛАВ. Не пожалею.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ещё как пожалеешь. Уж я постараюсь.
СТАНИСЛАВ. Каким образом?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я… я… я лишу тебя наследства.
СТАНИСЛАВ. Ха-ха! Мама, милая! Не смеши! Какое наследство? У тебя его нет. Ты даже на старость не накопила.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как нет? А моя двухкомнатная квартира? Худо-бедно, а на несколько миллионов рублей потянет.
СТАНИСЛАВ. Всего-то?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что значит «всего-то»? Да некоторые родственники за однокомнатную квартиру готовы друг другу перегрызть горло. А тут двухкомнатная. Или ты стал скрытым миллиардером? По виду, вроде, не скажешь. Даже штаны потёртые… А может, всё-таки стал?
СТАНИСЛАВ. Да нет, не успел.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И тем не менее ты отказываешься от моей двухкомнатной квартиры?
СТАНИСЛАВ. Почему твоей? Разве это не наша квартира?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Увы, дружок, не совсем! Ты в ней только прописан, а по праву собственности она принадлежит мне. Мне одной. Оцени разницу.
СТАНИСЛАВ. И что из этого следует?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А из этого следует, что я могу продать её в любое время без твоего согласия. И останешься ты на улице.
СТАНИСЛАВ. Шутишь!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ничуть! А на вырученные деньги куплю себе где-нибудь в Подмосковье сарайчик, пригодный для проживания, и у меня еще останется куча денег на безбедную старость.
СТАНИСЛАВ. Вот как заговорила? Ну что ж, продавай!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И продам, если ты не изменишь своего отношения к Лизе. Послушай, Стасик, нельзя же быть настолько упрямым. Уступи хоть немного!
СТАНИСЛАВ. Это я-то упрямый? Да что ты знаешь? Это не я, это она упёрлась.Я сто раз пытался с ней помириться, и всё напрасно. Надулась из-за какого-то пустяка. Тоже мне, цаца македонская!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как у женщин всегда виноват мужчина, так у мужчин всегда виновата женщина.
СТАНИСЛАВ. Ну, если уж быть совсем откровенным, то в нашей ссоре есть и моя вина. Но и Лиза не без греха.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Все мы не без греха. Так почему бы тебе не сделать первый шаг к примирению? Ты же мужчина! Будь выше. У вас, мужчин, кожа толще, а женщина существо нежное, деликатное. Подойди к ней, покайся, даже если не виноват. Женщины это любят. Обещай мне.
СТАНИСЛАВ (сдаётся). Ладно. Но если она опять…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Никаких возражений. В лепёшку расшибись, но добейся того, чтобы между вами вновь воцарил мир.
СТАНИСЛАВ. Придётся. В конце концов, двухкомнатные квартиры на улице не валяются.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Умница! Давно бы так, хотя бы ради квартиры. Но не только.
СТАНИСЛАВ. Разумеется, нет.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Признайся: ты любишь Елизавету?
СТАНИСЛАВ. По правде говоря, да. И даже очень.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда вперёд, и только вперёд, мой славный Адам! Хорошая жена стоит императорского дворца, не говоря уже о нашем скромном жилище.

Появляется Хлопунов. За ним следуют Елизавета с Алексеем Михайловичем. Елизавета демонстративно крепко держит последнего под руку и даже прижимается к нему боком.

ХЛОПУНОВ. Ну вот, наконец-то все в сборе. Начинаем репетицию сцены под условным названием «Сад «Эрмитаж».
СТАНИСЛАВ (уязвлённый тем, как Елизавета прижимается к Алексею Михайловичу). Мама!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что?
СТАНИСЛАВ. Ты видишь?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что именно?
СТАНИСЛАВ. Как она прижимается к Алексею Михайловичу.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нормально прижимается. А что тебя не устраивает?
СТАНИСЛАВ. Именно это меня и не устраивает.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А на что ты рассчитывал? Возможно, девушка пришла к выводу, что между вами всё кончено, и переключила своё внимание на другого. Выбрала, так сказать, из двух зол меньшее.
СТАНИСЛАВ. Но ведь он же старик!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Э, милый! Плохо ты разбираешься в психологии женщин. Старики в семейной жизни куда надёжнее молодых. Любовниц уже не заведут, деньжат на старость поднакопили, да и с жилплощадью, скорее всего, полный порядок. Так что есть за что побороться. Мудрая девушка!
СТАНИСЛАВ. И что мне делать?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Выход один: завоевать её заново.
СТАНИСЛАВ. Но раньше я его покалечу!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Молодец! И чего ты этим добьёшься? Только ещё более оттолкнёшь девушку от себя.
СТАНИСЛАВ. Но почему именно он?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Именно потому, что рядом не было другой, более подходящей, кандидатуры. Умная женщина не ждёт сказочного принца, а выбирает кандидата в мужья из тех, кто ближе, даже если кандидат не вполне соответствует её идеалу.
СТ АНИСЛАВ. Но ведь старик, старик!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да что ты заладил! Лучше подумай, как вернуть её благорасположение. Лиза – девушка гордая.
ХЛОПУНОВ. Что вы там шепчитесь?! Прекратить разговоры! Прошу абсолютной тишины. Репетиция начинается. Даю вводную. Действие переносится в Россию. Конец 19-го века, Москва, лето. По дорожкам недавно открывшегося Летнего сада «Эрмитаж» прогуливается почтенная публика. Пока её нет, но будет. В стороне играет военный духовой оркестр. Елизавета, да отпусти ты, наконец, Алексея Михайловича! Ему сейчас петь. Алексей Михайлович, надеюсь, вы не забыли слова песни?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙФЛОВИЧ. Как можно!
ХЛОПУНОВ. В таком случае приступаем. Итак, Алексей Михайлович поёт, а все остальные, то есть мы с вами, изображаем почтенную публику, чинно прогуливающуюся по дорожкам Летнего сада. (Включает минусовку. Виктории Николаевне.) Сударыня, позвольте вас пригласить!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (церемонно беря под руку Хлопувнова). С удовольствием, сударь! (Начинают «прогуливаться».)
ХЛОПУНОВ. Елизавета, Станислав, а вам что, особое приглашение? Прогуливайтесь, прогуливайтесь, господа! Непременно под ручку!

Елизавета несколько раз пытается взять Станислава под руку, но у них это плохо получается: сказываются результаты размолвки. Наконец не без труда им удаётся изобразить прогуливающуюся пару. Далее вступает Алексей Михайлович с песней «Духовой оркестр»

Духовой оркестр

Суровый и поджарый,
Стоит усатый страж.
Гуляют чинно пары
По саду Эрмитаж.
Сверкающие трубы,
Георгиевский крест,
В улыбке щечки, губы,
И музыка окрест.
Любимейшее место
Всех дам с недавних пор!
Ах, полковой оркестр!
Ах, душка-дирижер!

В широкополой шляпе,
Изящна, как газель,
В сопровожденье папы
Идет мадмуазель.
И смотрит, покоренный
Приятностью манер,
На барышню влюбленно
Гвардейский офицер.
Все сказочно чудесно!
Восторги и мажор!
Ах, полковой оркестр!
Ах, душка-дирижер!

У музыкантов пальцы
Предчувствуют кураж.
Кружат, как птицы, вальсы
Над садом Эрмитаж,
Тревожа души кротких
Почтеннейших матрон.
И ахнули красотки,
Заслышав вальс-бостон!
Зарделись, как невесты,
Потупя томный взор.
Ах, полковой оркестр!
Ах, душка-дирижер!

Игриво смотрят франты,
Как черти на вертеп.
Кокарды, аксельбанты,
Цилиндры, канотье,
Сердечные секреты,
Литавр небесный гром,
Цветы, духи, конфеты
И музыка кругом.
Любимейшее место
Господ с недавних пор!
Ах, полковой оркестр!
Ах, душка-дирижер!

ХЛОПУНОВ. Отлично, Алексей Михайлович! А теперь все дружно танцуем вальс-бостон. (Включает минусовку с вальсом-бостоном в исполнении духового оркестра.) Кружимся! Кружимся, господа! (Сделав несколько па, передаёт партнёршу Алексею Михайловичу.) Препоручаю вам Викторию Николаевну. Продолжайте! (Отходит к столу.) Воздушней! Воздушней! Это же вальс-бостон!

Виктория Николаевна отдаётся танцу, словно забыв, что это всего лишь игра. Алексей Михайлович невольно подчиняется её настроению. В то же время Елизавета и Станислав вальсируют в силу необходимости, без вдохновения.

ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Давно я не танцевала с таким удовольствием. А вы, Алексей Михайлович, оказывается, ещё и великолепный партнёр. Никогда бы не подумала, что в одном человеке может сочетаться так много достоинств! Ах, где моя молодость!? Я бы вас так закружила в танце, как вы себе представить не можете.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Почему же, хорошо представляю.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нет, не представляете!
ХЛОПУНОВ (выключает минусовку). Стоп! Стоп! Стоп! Ну разве так следует танцевать вальс-бостон. Понимаете, это же (эмоционально) вальс-бостон! Танец, во время которого следует отбросить любые посторонние мысли и целиком отдаться пластике упоённого кружения. (Демонстрирует.) Вот так! Вот так!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Это вы нам?
ХЛОПУНОВ. Нет, у вас-то как раз всё отлично. А вот Елизавета со Станиславом… Что с вами, друзья мои? Вы же не кружитесь в упоении, а передвигаетесь, как космонавты в скафандрах. Берите пример со старшего поколения! Ещё раз: приготовились!

Елизавета и Станислав, а заодно с ними и Виктория Николаевна с Алексеем Михайловичем становятся в позицию.

ХЛОПУНОВ. Нет, танцуют только Елизавета со Станиславом. Остальные наблюдают со стороны. Включаю музыку. Делаем пару проходов в оба конца сцены. Начали!

Звучит знакомая мелодия. Елизавета и Станислав начинают кружиться в вальсе. Неожиданно Елизавета отталкивает Станислава.

ЕЛИЗАВЕТА. Всё, можете меня увольнять, но я отказываюсь с ним танцевать.
ХЛОПУНОВ. Опять двадцать пять! Что на этот раз?
ЕЛИЗАВЕТА. Он два раза подряд наступил мне на ногу!
СТАНИСЛАВ. Совершенно случайно.
ЕЛИЗАВЕТА. Два раза подряд случайно не наступают.
СТАНИСЛАВ. Не говори глупости.
ЕЛИЗАВЕТА. А, так я ещё и дура! Вот как! Ну нет, хватит! Пусть меня увольняют, но я не буду с тобой работать! Стало быть, не судьба. (Убегает.)
СТАНИСЛАВ. Вот и мирись с такой, вспыхивает, как порох. Ну почему она не верит, что я наступил случайно?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Женщины – существа эмоциональные.
СТАНИСЛАВ. И что мне делать?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что делать? Во что бы то ни стало вернуть. Ты ведь любишь её?
СТАНИСЛАВ. Да, но…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Никаких «но»! Беги, удержи её, пади на колени, проси прощения, целуй ей руки, ноги, заливайся кенарем, клянись, что будешь любить её не только на земле, но и в раю, одним словом, разбейся в лепёшку, но без Елизаветы не возвращайся. Понял?
СТАНИСЛАВ. Ты так считаешь?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Все так считают. Не теряй время. Спеши, пока она далеко не ушла!

Станислав убегает.

ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (вдогонку). И помни: квартира… Квартира!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Какая квартира?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ах, не обращайте внимания! Это такая морковка перед носом осла.
ХЛОПУНОВ. Ну это уже чёрт знает что! Мы так никогда не доберёмся до дуэта Приказчика и Девушки из простонародья. У меня сроки, а они тут разыгрывают сердечные драмы. Нет, всё-таки возьму да и уволю обоих сразу.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Отличная идея! А на их место возьмите меня и Алексея Михайловича.
ХЛОПУНОВ. Ну и аппетит же у вас! Одной роли вам мало, Подавай и все остальные.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нет, только ещё одну.
ХЛОПУНОВ. И не надейтесь. Я оставляю Елизавету и Станислава. Уж вам-то грех жаловаться.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Так я и не жалуюсь.
ХЛОПУНОВ. И слава богу! (Меняет тему.) Вы уверены, что Станиславу удастся её вернуть?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Надеюсь. К сожалению, Стасик – не то, что его отец. Вот тот был дока по заговариванию зубов. Ни одна женщина не могла устоять против его обаяния больше суток. Кроме меня, конечно. Тут он, напротив, не устоял против моего обаяния. Но это было давно.
ХЛОПУНОВ. В таком случае пойду их искать. Иначе мы до ночи не разойдёмся. Бог знает, как долго они ещё будут выяснять отношения, а время идёт. (Виктории Николаевне.) А вы тем временем сделайте несколько проходов с Алексеем Михайловичем в вальсе. Я не стал говорить в присутствии молодых, но мне показалось, что вы слегка подволакиваете левую ногу при правом повороте.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я не подволакиваю её, а сознательно волочу, тем самым как бы подчёркивая особую интимность танца.
ХЛОПУНОВ. А, ради интимности? Ну, это совсем другое дело! Тогда подволакивайте, конечно. Интимность – это почти то же самое, что сексуальность. (Уходит.)
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (выдержав паузу). Алексей Михайлович, позвольте мне быть с вами полностью откровенной!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вы опять по поводу Лизы и Станислава?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нет, на сей раз о нас с вами.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Слушаю.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Даже не знаю, как приступить.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Говорите прямо.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. В таком случае к чёрту обиняки. Вы, как я поняла, человек одинокий, да и я уже много лет живу без опоры на мужское плечо. Так почему бы нам с вами не познакомиться поближе? Любое одиночество я рассматриваю как минус. А два одиночества – это уже два минуса. Но если справедлив закон математики, что минус на минус даёт плюс, то почему бы нам не попробовать…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Я понял.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Извините! Кажется, я позволила себе лишнее.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Напротив. Возможно, вас удивит мой ответ, но почему бы нам действительно не проверить закон математики в действии?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вы в самом деле согласны?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Как видите. В конце концов, что мы теряем?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ровным счётом ничего. Однако не стану скрывать, у меня, как у всякого нормального человека, имеются не только достоинства, но и определённые недостатки. Взять, к примеру, мой темперамент. Не всякому мужчине он по душе. Вот вас, например, он не коробит?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ничуть. А знаете почему? Потому что у меня его дефицит. Мне как раз недостаёт тех качеств, которыми вас так щедро одарила природа. Таким образом, умножаем ваш минус на мой и вновь получаем плюс.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Боже мой, как же с вами легко общаться! В вашем присутствии ужасно хочется почувствовать себя слабой и беззащитной. Давно я не испытывала такого чувства. Но не могу, характер не позволяет. Одним словом, я приглашаю вас к себе в гости на чай. Хотя живу я скромно, всего лишь небольшая двухкомнатная квартирка, но это не помешает нам приятно провести вечер.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Охотно приду.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А я докажу, что вы не ошиблись, поверив ещё и в мои кулинарные способности. Я делаю отличную выпечку.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А через некоторое время прошу в гости ко мне, в мою трехкомнатную квартиру. Готовлю я, признаться, так себе, но мой кофе по-холостяцки, надеюсь, придётся вам по душе.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Больше и не потребуется! Прочее я беру на себя.

Появляется Хлопунов. Он буквально втаскивает упирающихся Елизавету и Станислава на сцену.

ХЛОПУНОВ. Фу, насилу уговорил. Ну что с ними делать: не желают мириться! Хоть увольняй обоих?
ЕЛИЗАВЕТА. Обоих не надо, увольте меня одну.
СТАНИСЛАВ. Нет уж, тогда меня.
ЕЛИЗАВЕТА. А я говорю — меня.
СТАНИСЛАВ. Меня и только меня.
ХЛОПУНОВ. Браво! Браво! Ценю ваши благородные порывы! Ну уволю я одного из вас или даже обоих? И что? Кому от этого станет легче? Мне? Или Алексею Михайловичу? Или Виктории Николаевне? А может, мне вообще распустить труппу и прикончить спектакль? Но кто тогда ответит перед продюсером за израсходованные средства?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (Хлопунову). Позвольте?
ХЛОПУНОВ. У вас вопрос?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Да, но не к вам, а к Станиславу. А скажи-ка, дружок, ты в точности выполнил мои указания, когда я посылала тебя за Лизой?
СТАНИСЛАВ. Какие?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Неужели забыл?! Тогда я тебе напомню. Ты становился перед ней на колени?
СТАНИСЛАВ. Ну, становился?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А просил прощения?
СТАНИСЛАВ. Ну, просил.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А кенарем заливался?
СТАНИСЛАВ. Более или менее.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А клялся, что будешь любить её не только на этом, но и на том свете?
СТАНИСЛАВ (задумывается). А что, обязательно?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. И ты ещё спрашиваешь! Теперь всё понятно: какая же приличная девушка согласится на примирение, если молодой человек не бухался перед ней на колени и не клялся в любви не только в земной, но и в загробной жизни! Немедленно исправляйся!
СТАНИСЛАВ. Что ж, я не прочь. (Опускается на колени.) Лиза…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Минуточку! Возможно, нам удастся обойтись малой кровью. (Елизавете.) Лизанька, как видишь, мальчик готов для тебя на всё. Ты настаиваешь, чтобы он приполз к тебе на коленях и немедленно, при свидетелях, поклялся в любви по обе стороны жизни?
ЕЛИЗАВЕТА (с чувством удовлетворённого самолюбия). Пожалуй, не стоит. Но при одном условии: если он откажется от своих слов, что Наташка .Седова талант и красавица.
СТАНИСЛАВ. Отказываюсь, отказываюсь!
ЕЛИЗАВЕТА. И признаёт, что она бесталанная и уродина.
СТАНИСЛАВ. Бесталанная и уродина, каких свет не видел!
ЕЛИЗАВЕТА. И ещё обещай, что больше ты никогда не будешь со мной спорить.
СТАНИСЛАВ. Да провалиться мне в преисподнюю, если я…
ЕЛИЗАВЕТА. Так далеко не надо. Потом не достанешь. Ладно, вставай, прощаю.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (сыну). Вот она – милосердная женская доля – всегда прощать! Цени!
ЕЛИЗАВЕТА (как бы вспомнив). Да, и ещё…
СТАНИСЛАВ. Что ещё?
ЕЛИЗАВЕТА. Поклянись, что никогда больше не обзовёшь меня цацей македонской.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Стасик, пока не поздно!
СТАНИСЛАВ. Клянусь!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Надеюсь, это последнее условие?
ЕЛИЗАВЕТА. Нет. И просто цацей тоже.
СТАНИСЛАВ. Клянусь самым святым, что у меня есть, тобой, мама!
ЕЛИЗАВЕТА. Повтори ещё раз.
СТАНИСЛАВ. Мамой клянусь, мамой!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (Елизавете). Ты слышала? Он поклялся мной лично. Теперь ты удовлетворена?
ЕЛИЗАВЕТА. Пожалуй. Значит, с цацей покончено?
СТАНИСЛАВ. А рыбкой тебя называть можно?
ЕЛИЗАВЕТА. Можно, но не рыбёшкой, из которой делают цацу.
СТАНИСЛАВ. Отныне ты для меня золотая рыбка.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Мать честная, свершилось?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Похоже, что – да. А теперь в знак полного примирения поцелуйте друг друга.

Молодые люди целуются, но слишком робко.

ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. О Господи, и этому вас надо учить! (Сыну.) Ну разве так целуют любимую девушку? Где темперамент, где страсть?! Придётся и тут показать пример. Учись, сынок! (Делает вид, что хочет обнять и поцеловать Станислава.)
СТАНИСЛАВ (непроизвольно отшатываясь). Нет уж, оставь! Как-нибудь справлюсь сам.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда целуй как мужчина! Не будь флегмой!

На этот раз молодые люди застывают в слишком продолжительном поцелуе.

Вот теперь что надо. Даже у меня не получилось бы лучше. Достаточно! (Однако Станислав и Елизавета продолжают держать поцелуй.) Алло, молодые люди! Станислав, Елизавета, вы меня слышите? Я сказала, достаточно! (Хлопунову.) Фёдор Петрович, по-моему, они нас не слышат.
ХЛОПУНОВ. А вам – жалко? Да пусть целуются!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А когда репетировать? Остановитесь же, наконец! Иначе я вызову пожарный расчёт. Алло, это МЧС? Приезжайте немедленно, мы горим! (Пауза.) Сказали, что скоро будут.

Елизавета и Станислав наконец отрываются друг от друга.

ХЛОПУНОВ. Теперь, надеюсь, мы можем приступать к репетиции?
СТАНИСЛАВ. ЕЛИЗАВЕТА. Теперь можем!
ХЛОПУНОВ. Стало быть, продолжаем. Мы по-прежнему в саду «Эрмитаж». На дорожке появляется и в задумчивости останавливается девушка – по виду то ли домашняя прислуга, то ли швея, одним словом, девушка из простонародья. Но ей очень хочется выглядеть хотя бы немного дамой, Отсюда и её жеманные манеры. И почти сразу возле неё возникает молодой повеса из породы то ли приказчиков, то ли конторских служащих, словом, тоже не джентльмен, но, как и девица, с претензией на светскость. Между молодыми людьми завязывается музыкальный диалог. (Елизавете и Станиславу.) Вы готовы?
ОБА. Готовы!
ХЛОПУНОВ. Тогда приступаем.

Елизавета занимает исходную позицию. К ней «подкатывает» Станислав в образе молодого повесы. Хлопунов включает минусовку.

Станислав:
— Ах, разрешите мне, мамзель,
Вам ручку предложить
И под весеннюю капель
По улице пройтить!

Елизавета:
— Пущай на улице весна,
Но вы в своем ключе!
Я, право слово, смущена,
Боюсь и вообче.

ХЛОПУНОВ (выключает музыку). Не то, не то! Елизавета, ну что за поза? Ты же не светская барышня, а всего лишь пытаешься ей казаться, Больше жеманства, вычурности, неуклюжего кокетства. Не стремись быть более воспитанной, чем твоя героиня.
ЕЛИЗАВЕТА. Ясно.
ХЛОПУНОВ. В равной мере это относится и к тебе, Станислав. Утрируй, переигрывай! Ты не более чем приказчик из лавки, нахватавшийся верхов. Вот и всё твоё воспитание. Попробуем ещё раз, с первой строки!

Включает минусовку. Елизавета и Станислав начинают музыкальный диалог. На этот раз у них всё получается. По ходу исполнения Хлопунов пару раз поддерживает их репликой «Вот! Вот!»

Станислав:
— Ах, разрешите мне, мамзель,
Вам ручку предложить
И под весеннюю капель
По улице пройтить!

Елизавета:
— Пущай на улице весна,
Но вы в своем ключе!
Я, право слово, смущена,
Боюсь и вообче.

Станислав:
— Ей-богу, нежная мамзель,
Послушайтесь, молю!
Я вам, мамзель, конфекты «Лель»
И серьдце подарю.

Елизавета:
— Хучь вы учтивый джентльмент,
Но мучает мысля.
Мне дать ответ на ваш оферт
Позвольте опосля.

Станислав:
— Ах, многоценная мамзель,
Какая ерунда!
Неужто в ваше серьдце дверь
Запёрта навсегда?

Елизавета:
— Нет, я не каменный цветок
И чуйствовать могу.
Но что за смысел, видит Бог,
Влюбляться на бегу?

Станислав:
— Жестокосердая мамзель,
Пущай услышат все:
Вы цыпка, козочка, газель,
Шармант и монпасье!

Елизавета:
— Словами энтими меня
Сумели вы смутить!
Хучь вы Жуан, но с вами я
Согласная пройтить!

Закончив петь, Елизавета церемонно подхватывает Станислава под руку, и молодые люди, вальсируя, удаляются за кулисы, но тут же возвращаются.

ЕЛИЗАВЕТА. Ну как, теперь получилось?
ХЛОПУНОВ. Теперь супер! Так и держите!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что у нас дальше?
ХЛОПУНОВ. А всё. Тут и сказке конец. Все музыкальные номера отработаны.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вы хотите сказать, что репетиция окончена?
ХЛОПУНОВ. На сегодня — да… Или вас что-то смущает?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Как будто бы нет… И всё-таки, всё-таки… Ах, ну конечно, не хватает красивой концовки, праздничного финала, условного шампанского. Как в фильмах со счастливым концом, где присутствующим под занавес наливают по бокалу шампанского.
ХЛОПУНОВ. Шампанское в пьесе не предусмотрено.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Я не в прямом смысле, а в переносном. И не по пьесе, а по жизни.
СТАНИСЛАВ (вдруг, как бы решившись). Шампанское будет!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что ты имеешь в виду?
СТАНИСЛАВ. Минуточку, только вдохну поглубже. (Делает глубокий вдох. Елизавете)) Лиза… я… я… я… люблю тебя и предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей женой!
ЕЛИЗАВЕТА Как? Вот так, прямо сейчас?
СТАНИСЛАВ. Да, прямо сейчас, не сходя с места.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ай да сынок! Не ожидала! Да ты, родной, превзошёл даже меня!
СТАНИСЛАВ. Лиза, я жду?
ЕЛИЗАВЕТА. Даже не знаю… До того неожиданно… Дайте подумать.
ХЛОПУНОВ. И думать нечего! Как говорится, хватай быка за рога!
ЕЛИЗАВЕТА. Нет, я так не могу.
ХЛОПУНОВ. Ну, женщины! Все могут, а она – нет! Тоже мне цаца… Ой¸ простите! Одним словом, отключи на время свой мыслительный аппарат, отдайся чувству!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Не торопитесь, друзья мои! Лиза права. Любовь – дорога с двусторонним движением. Станислав, как мы поняли, любит Елизавету. Но испытывает ли Елизавета к нему такое же чувство?
ЕЛИЗАВЕТА (поспешно). Испытываю, испытываю!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Тогда долой все сомнения?
ЕЛИЗАВЕТА. Но одной любви мало. А где мы жить будем? В моей съёмной комнатке в коммунальной квартире?
СТАНИСЛАВ. Зачем, переедешь к нам с мамой.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Нет уж, дудки! Проживать на одной жилплощади с молодыми? Мешать друг другу на кухне? Завидовать молодости? Этого только недоставало! Живите, дети мои, в квартире, радуйтесь счастью, а я переселюсь в какой-нибудь дом для престарелых.
СТАНИСЛАВ. Никуда я тебя не отпущу, будешь жить с нами.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Исключено!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А по-моему, данный вопрос не так уж сложно решить ко всеобщему удовольствию.
ЕЛИЗАВЕТА. Каким образом?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (Виктории Николаевне.) Вы позволите открыть присутствующим наш небольшой секрет?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Валяйте! Гулять так гулять!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Дело в том… дело в том… что я пригласил Викторию Николаевну к себе на чашечку кофе…
СТАНИСЛАВ. Ну пригласили, и что из этого следует?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Но до этого я пригласила Алексея Михайловича к себе на чашечку чая…
СТАНИСЛАВ. Ничего не понимаю. Ну пригласила, а дальше-то что?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А дальше самое интересное.
ХЛОПУНОВ. Да что вы мямлите! Причём тут кофе?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А при том, что приглашая друг друга в гости, мы попутно констатировали, что между нами довольно много общего.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Вот именно. Поскольку мы совершенно разные по характеру.
ХЛОПУНОВ. Разрази меня гром, если я что-нибудь понимаю.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А между тем всё до смешного просто, поскольку минус на минус даёт плюс.
ХЛОПУНОВ. Вы окончательно нас запутали. Какие минус на минус, какой плюс? АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Сейчас поймёте. Поскольку я проживаю один в трёхкомнатной квартире, то почему бы Виктории Николаевне хотя бы временно не переехать в мою квартиру? Я готов предложить ей одну из комнат совершенно бесплатно и пусть живёт в ней так долго, как пожелает.
ХЛОПУНОВ. Наконец-то вы разразились плодотворной идеей!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Что скажете, Виктория Николаевна?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ну, если только на время.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Само собой!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Что ж, пожалуй, можно попробовать. В любом случае это приятней, чем дом для престарелых.
СТАНИСЛАВ. Ну, мама, с тобой не пропадешь!
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Впрочем, если ты не согласен…
СТАНИСЛАВ. Согласен, ещё как согласен!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. И таким образом для молодых освобождается двухкомнатная квартира.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА.. Вы золото, Алексей Михайлович! Пусть вселяются! Была бы любовь!
ХЛОПУНОВ. Чудеса в решете! Вот если бы все вопросы решались так же легко, как этот! Идеальный финал! Надеюсь, теперь-то можно поставить точку?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Не торопитесь. Дело в том, что некоторое время назад Елизавета просила меня её удочерить.
ЕЛИЗАВЕТА. Я и сейчас прошу. Даже очень. Лишь вы согласились.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Я не против. Однако идти традиционным путём, значит увязнуть в бюрократических процедурах, в то время как существует и более простой путь. Но – при выполнении определённых условий.
ЕЛИЗАВЕТА. Каких?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А для этого давайте немного пофантазируем, заглянем в ближайшее будущее. Представим себе, что прошёл год. И что мы видим? А видим мы, что Елизавета и Станислав сыграли свадьбу, живут душа в душу, любят друг друга и даже планируют завести ребенка.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. По-другому и быть не может.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Но вместе с тем и наши отношения с Викторией Николаевной всё больше теплеют и набирают силу. И тогда я… я… (Пауза.)
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ну говорите же, не тяните кота за хвост?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. И тогда я предлагаю Виктории Николаевне руку и сердце. И если она даёт согласие…
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Никаких «если»! Разумеется, дам!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (Елизавете). То мы женимся, и я автоматически становлюсь твоим папой.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А я твоей мамой. Даже немного раньше.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. И твоя мечта становится явью.
ЕЛИЗАВЕТА (бросается на грудь Алексею Михайловичу) Папочка! (Бросается на грудь Виктории Николаевне.) Мамочка!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Вот я уже тебе и отец.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. А я – мать.
ХЛОПУНОВ. Ну чем не шампанское!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. В водевиле возможно и не такое. Так пожелаем Елизавете и Станиславу счастливой семейной жизни!
ХЛОПУНОВ. Вот именно: чтобы все разногласия канули в лету.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Пусть только попробуют! Мигом продам квартиру, а деньги переведу в благотворительный фонд. И всё-таки жаль!
ХЛОПУНОВ. Что? Отдавать квартиру?
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ещё чего? Пускай живут на здоровье! Жаль, что я так и не получила больше женских ролей в спектакле.
ХЛОПУНОВ. Не расстраивайтесь! У меня как раз в плане постановка ещё одной пьесы на два пожилых актёра. Вот там вы и блеснёте всеми своими гранями. На пару с Алексеем Михайловичем.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА. Ловлю на слове!
ХЛОПУНОВ. Вот это уже точно финал. И всё равно чего-то недостаёт. Какой-то завершающей мысли.
ВИКТОРИЯ НИКОЛАЕВНА (выступает вперёд). Пожалуйста! Вот она! Держитесь, мужчины! Стоит нам, женщинам, захотеть, и мы любого из вас ещё и не так окрутим.

Финальная песня. Исполняется всеми участниками.

* * *
Все мы просто мужчины и женщины,
Мы навеки друг с другом повенчаны,
Мы навеки друг с другом повязаны,
Хоть и разные мы, очень разные.

Припев:
Виноваты поровну,
Что ни говори.
Не смотри ты в сторону,
Прямо посмотри!
Дымкой папиросною,
Сколько ни злословь,
Отлетит наносное,
Обнажив любовь.

Если вспыхнет желанье поссориться,
Отомстить за бесчувствие сторицей,
Задержи на мгновенье дыхание,
Чтоб скорее пропало желание.

Припев.

До чего переменчивы женщины!
Но мужчины не меньше изменчивы.
Пусть порой нас томит разногласие,
Но в конце побеждает согласие.

Припев.

Если даже порой мы расходимся,
Всё равно, образумившись, сходимся
И шагаем по жизни с любимою,
Самой умной и самой красивою.

Припев:
Виноваты поровну,
Что ни говори.
Не смотри ты в сторону,
Прямо посмотри!
Дымкой папиросною,
Сколько ни злословь,
Отлетит наносное,
Обнажив любовь.

ЗАНАВЕС